В тесной комнате за шатким столом, заваленным книгами и рукописями, с рассвета и до тех пор, покуда в чадном светильнике есть масло, трудится человек, который задумал переделать жизнь. Молодой ученый, живущий в жалкой лачуге среди падуанской бедноты, бедный последней степенью бедности, автор одной-единственной напечатанной и многих ненапечатанных книг, подозреваемый в ереси, пишет «Речи к итальянским государям». Простодушно верит: если привести государям разумные доводы, они согласятся покончить с распрями, объединят силы, возродят Италию как единое государство. Кто возглавит его? Кто, как не наместник Христа на земле — папа? Пусть станет председателем итальянского выборного сената из самых мудрых, самых добродетельных, самых бескорыстных мужей. Что возразишь против столь прекрасного, разумного плана? Он восстановит государственное величие и гражданские добродетели Великого Рима. Сколько мыслителей после Кампанеллы будут повторять его ошибку, полагая, что достаточно привести сильным мира сего убедительные доводы, чтобы они вняли им…
Кампанелла пылко прочитал друзьям свое сочинение. Оттавио Лонго скучал. Кларио отозвался с улыбкой:
— Нас вы убедили, Томмазо. Убедите князей и папу!
Легко сказать… Пока что он не может убедить ни одного типографщика, чтобы тот напечатал его трактат.
Скоро стало не до размышлений о том, как издать новое сочинение Кампанеллы. Донесся слух: все сочинения Телезия не то уже запрещены, не то будут запрещены в ближайшее время. И старый трактат Кампанеллы «Философия, доказанная ощущениями», и незавершенная «Апология Телезия» сразу станут еретическими. О печатании не приходится и думать. Хорошо бы не пришлось держать за них ответа. Почему же за них? Ведь «Апология» еще не издана? Да, но наброски к ней похищены в Болонье. Стороной Кампанелла узнал: Конгрегация Индекса занимается и его рукописями. Читать и судить неопубликованные наброски, незавершенные записи, похищенные предательским образом? Какая низость!
Но не обратишься же в Конгрегацию с протестом.
Ужасно знать, что против тебя что-то готовится, и не иметь возможности ничего сделать! Ну что ж! Если он не в силах отвратить нависшую над ним угрозу, он будет продолжать работать. Он не позволит страху овладеть собой.
Глава XXV
Кларио до поздней ночи засиделся у Кампанеллы. В своем дорогом наряде, с ухоженными, чуть подвитыми и надушенными волосами, при всем изысканном благородстве облика, он хорошо чувствовал себя в лачуге, где разило бедностью. На этот раз Кларио принес показать другу сочинение римского ученого Плиния о медицине.
Какие немыслимые советы давал этот человек! Одно его извиняло: он не был медиком сам, а собирал рецепты из чужих рукописей.
Кампанелла полистал трактат Плиния. Лицо его изменилось:
— Ты посмотри, что он пишет! — и он указал на рецепт для лечения плешивости. Не сам рецепт привлек его, а то, почему такое место уделил Плиний сему не столь уж опасному недугу. Лысина портит внешность. Лысый раб падает в цене. Следовательно, надо научиться лечить лысину. Каков негодяй!
Кларио не мог понять, что привело Кампанеллу в гнев.
Вдруг под окнами дома прозвучали тяжелые шаги. Ближе, ближе… В каморке хозяев раздались чужие голоса. Те испуганно проговорили в ответ что-то невнятное.
Кампанелла понял, в чем дело. «Беги!» — успел он сказать другу. Дверь резко распахнулась. Порыв ветра загасил светильник. В лицо ударил сильный свет потайного фонаря. В комнату ввалились, громко топая и гремя оружием, стражники. Кампанеллу и Кларио грубо схватили.
На улицах темно. Тихо. По пустынному ночному городу идет зловещая процессия. Впереди стражники с потайными фонарями, по бокам — с дымными факелами. Двое несут мешок с отобранными книгами и бумагами.
Когда подходили к темному зданию, им повстречалась другая процессия, только чуть меньше. В свете факелов Кампанелла увидел — ведут Оттавио Лонго. Узники входили в караульное помещение одновременно. Оттавио рыдал, громко взывая о справедливости.
Наутро город и университет знали: все три друга арестованы Святой Службой. Передавали об этом с оглядкой. Каждый трепетал за себя. Одни шептали: мы всегда знали, что Кампанелла плохо кончит. Слишком дерзко судил обо всем. Теперь и сам пропал, и других погубил. Делла Порта совсем потерял голову. Пытался заговорить о случившемся с Галилеем: тот такого разговора поддерживать не стал. Среди студентов шли иные речи. Не освободить ли Кампанеллу и его друзей? Дальше разговоров дело не пошло.
Итак, Кампанелла снова в смрадной камере. Крошечное зарешеченное оконце выходит в тесный двор, взгляд упирается в камень. Постели в камере нет. На каменном полу — гнилая солома. Расстели плащ и ложись. По стенам ползают мокрицы. Еда отвратительна. Вода отдает затхлостью. Кампанелла попросил перо, чернила, бумагу. В ответ услышал: «Тебе еще придется много писать!» Попросил Библию — отказ.