Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле

Кампанелле сразу предъявили все обвинения: он обвиняется в сочинении богохульных стихов о спасителе нашем, Господе Иисусе Христе. Откуда это обвинение? И вдруг блеснула догадка. В разгульной компании студентов, где пили, пели, спорили, появился однажды человек, никому не известный, про которого каждый думал, что его пригласил другой. Незнакомец вел смелые речи, чем угодил студентам, а потом прочитал стихи о Христе. Стихи были плохи. Помнится, Кампанелла повторил эти никудышные строки, высмеивая их. И тут же почувствовал на себе внимательный взгляд незнакомца. Показалось?

Затем его обвинили в том, что он написал гнусную книгу, поносящую три религии, среди них и христианскую. Она называется «О трех обманщиках». Кампанелла утверждал, что о богохульной этой книге речи идут уже давно. Он может доказать, что сие богомерзкое сочинение появилось в свет задолго до того, как он, Кампанелла, родился. Судьи начали допытываться, откуда Кампанелла знает эту книгу, когда читал, с кем говорил о ней.

Далее Кампанелла был обвинен в том, что он разделяет взгляды язычника Демокрита. Кампанелла не стал доказывать судьям, что интерес к Демокриту не преступление — ученый должен знать философов прошлого. Он только сказал, что оспаривал некоторые положения Демокрита и может изложить содержание этого труда. Его и слушать не стали: «Мы не на философском диспуте! Отвечай по существу!»

На этот раз инквизиторы добились своего. Кампанелла вернулся в камеру смятенным. Еретик! Он не мог сосредоточиться ни на одном обвинении. Едва он начинал обдумывать, как опровергнуть одно, в уме возникало другое. Если верить судьям, Кларио и Лонго уже многое рассказали. Кампанелла не хочет думать о своих друзьях плохо. Он будет исходить из того, что они держатся так же стойко, как он сам.

На одном из следующих допросов Кампанелла с ужасом понял: некоторые показания против него действительно дал Лонго. Его охватило чувство отвращения к человеку, который был смел в речах, казалось, сочувствовал его мыслям, горячо осуждал пороки князей церкви и прочих сильных мира сего. Потом Кампанелла с раскаянием спохватился: может, это именно Лонго пытали той ночью. А он его судит! Сам Кампанелла еще не прошел через пытку и не знает пока, как поведет себя, если его вздернут на дыбу. Он запрещает себе сомневаться в друзьях.

Однако скоро ему стала ясна вся опасность, ему угрожающая. Здесь бессильны доводы разума. Бессмысленны обращения к справедливости. У этой игры свои дьявольские правила. Безоговорочное признание — вот что нужно неправедным судьям.

Строги были порядки в темнице, толсты стены камер, и все-таки Кампанелле удалось связаться с Кларио. Нашелся тюремщик, который не смог противостоять умению Кампанеллы завоевывать людей. У Кларио на воле могущественные заступники. Он как врач оказал большие услуги эрцгерцогине Марии Габсбургской. Она попыталась помочь Кларио, даже письмо папе написала, но потерпела неудачу. И все-таки положение Кларио в темнице было чуточку облегчено, и он воспользовался этим, чтобы упрочить сношения с Кампанеллой. По некоторым признакам обоим друзьям стало ясно, что для них допрос под пыткой — дело решенное, вопрос дней.

Друзьям Кларио, которые оставались на свободе, удалось связаться с узниками и сообщить: они готовят им побег! В самых мрачных тюрьмах бывают светлые дни. Они наступают тогда, когда утверждается вера в людей.

На воле продумали, как казалось, все. Но побег не состоялся. Их выдали. В тюрьме усилили охрану. Кампанеллу и Кларио избили и заковали в кандалы. Попытка побега — повод для новых обвинений. Пытались уйти от справедливейшего из всех мыслимых судов?! Значит, признали себя виновными. Невиновным зачем бежать?

Падуанские инквизиторы готовились закончить следствие, но из Рима пришел приказ: делом троих будет заниматься римская инквизиция.

Глава XXVI

Утром из Падуи, громыхая по камням, медленно выкатила повозка. В повозке сидели Кампанелла, Кларио, Лонго. Хотя их руки и ноги в оковах, повозку конвоировали вооруженные конники. Медленно тянется дорога, плывут перед глазами платаны, дубы, шелковицы. Свежий воздух опьяняет. Под стук подков, под скрип колес они могут говорить. Каждый видел, как изменились его друзья, и понимал, что сам изменился не меньше. Сильнее всех сдал Лонго. Его терзала мысль о признаниях, вырванных у него инквизиторами, он чувствовал себя виноватым перед Кампанеллой и Кларио, попытался сказать что-то и зарыдал. Заключение почти свело его с ума. Кларио не смог скрыть своего презрения к Лонго, а Кампанелле стало жаль слабого. Виноват ли он? Виноват ли человек, не способный выдержать долгого страха? Лонго сломался. Не его надобно осуждать, а тех, кто превратил молодого, сильного, умного, веселого человека в жалкое существо, терзаемое ужасом и раскаянием. Кампанелла не хочет его осуждать. Разве может он поручиться за себя в таком положении? Ведь он испытал лишь ничтожную долю страданий, что уготованы узнику инквизиции…