Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Корыстным и осмотрительным Голдсмит не стал. Даже в дни, когда его литературный талант был общепризнан, он остался верен себе, не приобрел джентльменского лоска и не оброс жирком благополучия. Все его манеры и позже изобличали, как писал впоследствии его друг, выдающийся английский портретист Рейнолдс, «человека, который прожил большую часть своей жизни среди простонародья»[561]. Не был он и эксцентричным чудаком, ни тем более «вдохновенным идиотом», как презрительно отозвался о нем знатный дилетант Хорейс Уолпол, которому претил именно демократизм Голдсмита. У писателя были слабости, он объяснял их «романтическим складом ума» (romantic turn), он совершал иногда нелепые с точки зрения здравого смысла поступки, мог на минуту дать волю пришедшей в голову фантазии, не по средствам и вычурно нарядиться или неожиданно для такого скромного и застенчивого человека проявить заносчивость и дерзость в обращении именно с высокомерными людьми. Но не было ли это попыткой спасти душу живу, защитить свою индивидуальность и человеческое достоинство и в ирландской провинции, где он был обречен на прозябание, и в многолюдном равнодушном Лондоне?[562]

Поразительно, что многочисленные анекдоты о причудах и странностях писателя заслонили в восприятии современников и некоторых последующих биографов истинную сущность мудрого сердцем и глубокого художника. Уже в самом начале своего творческого пути в рецензии на книгу «Од» Грея Голдсмит ясно выразил свое понимание цели творчества. «Мы не можем наблюдать, — писал он, — как становящийся известным Поэт ищет успеха лишь среди узкого круга — ученых, не напомнив ему мысль, которую Исократ внушал обычно своим ученикам: изучай народ (курсив Голдсмита. — А. И.). Познание народа и снискало древним бессмертие»[563].

Как ни тяжелы были для начинающего писателя эти годы, однако журнальные рецензии и очерки принесли ему и немалую пользу; они способствовали расширению его кругозора, помогли выработать свою манеру, свой писательский стиль, содействовали формированию его собственных суждений по самым различным проблемам литературы, да и не только литературы.

* * *

В период с 1759 по 1762 г. Голдсмит почти целиком посвящает себя жанру эссе (essay — «опыт») — одному из популярнейших в английской литературе XVIII в. Так назывались в ту эпоху сочинения самого разнообразного свойства: теоретические трактаты философов и моралистов — например, «Опыт о человеческом разуме» Локка; труды сугубо практического характера — например, «Опыт о проектах» Дефо, где предлагались вполне конкретные нововведения, которые должны были содействовать расцвету коммерции и просвещения; дидактические поэмы — например, «Опыт о человеке» Александра Попа, а журналисты Аддисон и Стиль, положившие начало английской нравоописательной периодике своими журналами «Болтун» («The Taller», 1709-1711), «Зритель» («The Spectator», 1711-1712) и др., называли так небольшие очерки (две-три страницы), в которых, по их мнению, как и в любом научном опыте, накапливались постепенно многоразличные наблюдения над человеческой природой. За этими последними название эссе и закрепилось как определение жанра короткого очерка, содержание и композиция которого никак не регламентированы. Живая бытовая сценка, рисующая нравы (они лучше удавались Стилю), и рассуждения нравственного характера (о молодости и старости, скупости и щедрости, любви и благодарности и т. п.), где мысли подтверждаются примерами из истории, литературы, аллегориями и даже сказками (к таким рассуждениям больше тяготел Аддисон), литературная рецензия и назидательная история — все это называлось тогда эссе. В нем автор непринужденно беседует с читателем, сочетая забавное с серьезным, стремясь развлечь его, наставить и просветить.