Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Одним из ревностных пропагандистов Китая становится Вольтер, не упускавший случая противопоставить европейским порядкам китайский, государственный строй, его законы, философию и религию, мораль, историю и т. д.[584] Эти высказывания были хорошо известны Голдсмиту. Кроме того, Вольтер обработал сюжет китайской драмы XIV в. в своей пьесе «Китайский сирота», которая шла в Англии в переделке драматурга А. Мерфи. Голдсмит опубликовал рецензию на нее, где, в частности, писал, что обращение Вольтера, тонко учитывающего дух времени, к китайскому материалу не случайно, что сейчас в моде все восточное, в особенности китайское[585]. Действительно, друг Голдсмита Томас Перси трудился в это время над первым в Англии переводом китайского романа[586]; в 1757 г. архитектор Вильям Чемберс издал «Изображения китайских зданий, мебели, одежды, механизмов, утвари и пр.»[587]. Хорейс Уолпол напечатал в мае того же 1757 г. «Письмо Ксо Хо, китайского философа в Лондоне, к своему другу Лянь Чи в Пекин»[588]. Письмо это затрагивало главным образом вопросы современной английской политической жизни, но одновременно рассказывало о нравах, погоде, одежде и пр. Произведение имело огромный успех и было переиздано пять раз в течение двух недель, что могло еще раз привлечь внимание Голдсмита к благодарной и пользующейся популярностью среди читателей форме писем восточного путешественника. Возможно, отсюда он позаимствовал имя своего героя, тоже китайского философа Лянь Чи. В 1760 г. вышел восьмой том «Новой всеобщей истории», который целиком был посвящен Китаю[589].

Число подобных фактов можно было бы умножить[590]. Неудивительно, что еще задолго до знакомства Голдсмита с Ньюбери мы находим в его письме к другу юности Роберту Брайантону от 14 августа 1758 г. свидетельство того, что мысль о «китайском философе» уже завладела его воображением. «Я знаю, — пишет он, — что воспоследует, если мои труды дойдут когда-нибудь до Татарии или Китая. Представь себе одного из ваших китайских Овановичей, наставляющего одного из ваших татарских Чианобаччи, — видишь, я употребляю китайские имена, чтобы показать свою ученость, как вскоре я заставлю нашего китайца говорить как англичанина, чтобы показать его ученость» (курсив мой. — А. И.). И далее следует шутливая речь якобы китайского философа о Голдсмите, который был «Конфуцием Европы» и пр.[591] Приведенные «китайские» имена нельзя читать без улыбки, но наличие четкого литературного замысла не вызывает сомнений.

Наконец, в шестом номере «Пчелы» Голдсмит включил в очерк «О непрочности земной славы» полуиронический рассказ о китайце[592], который долго изучал труды Конфуция, знал много иероглифов и читал немало книг. Однажды он задумал совершить путешествие по Европе, чтобы познакомиться с обычаями европейцев. Приехав в Амстердам (где побывал и откуда приехал в Лондон и герой «Гражданина мира» Лянь Чи), он зашел в книжную лавку и попросил труды великих китайских писателей, но оказалось, что здесь никто о них и не слыхал, и китаец был потрясен бренностью и ограниченностью земной славы. Из этого рассказа, напечатанного через год с небольшим после приведенного выше письма, видно, как постепенно конкретизировался замысел «Гражданина мира».

* * *

Книга Голдсмита, как и «Персидские письма» Монтескье, представляет собой как бы синтез многих жанров, характерных для просветительской литературы XVIII в. Как уже указывалось, это цикл эссе самого разнообразного содержания и характера и одновременно произведение эпистолярное — ведь очерки написаны несколькими корреспондентами. Перед читателем предстают разные человеческие индивидуальности: мудрый, терпимый Лянь Чи, стойкий в несчастьях, подчас легковерный и наивный, но чаще иронический и проницательный. Он именует себя последователем Конфуция, но в сущности это просветитель-рационалист, мечтающий о счастье людей и сближении народов. Реальная жизнь нередко подвергает испытаниям его оптимизм, и тогда дела человеческие кажутся ему жалким балаганом, а усилия разума — тщетными, исчезает вера в смысл человеческого существования, в возможность найти выход с помощью разума (XXII, CXXII) — Лянь Чи выражает тогда сомнения своего создателя, Оливера Голдсмита. Два других корреспондента — сын Лянь Чи — Хингпу (он юн, пылок, неопытен, живет больше эмоциями и легко переходит от радости к отчаянию) и почтенный президент Академии церемоний — Фум Хоум, который брюзглив и докторален и убежден в превосходстве восточной цивилизации и образа жизни над европейским.