Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Искушенный в правилах приличия, жених берет палку не сразу, а уверяет будущего тестя, что жене палка не нужна и он к ней ни за что не прибегнет. Однако отец, которому лучше известно, что нужно дочери в замужестве, настаивает на своем. Затем, являя пример русской учтивости, один просит принять его палку, а другой от нее отказывается; дело, однако, кончается тем, что жених уступает, после чего невеста в знак покорности кланяется ему, и обряд продолжается по установленному обычаю.

В таком сватовстве есть удивительное чистосердечие; жениха и невесту, таким образом, подготавливают ко всем будущим превратностям супружеской жизни. Брак сравнивали с игрой, где ставкой служит жизнь, а посему весьма похвально, чтобы игроки с самого начала объявили друг другу, что карты у них меченые. В Англии же, как мне говорили, обе стороны пускаются на все уловки, чтобы утаить до свадьбы свои недостатки, и потому семейную жизнь можно считать расплатой за первоначальный обман.

Прощай.

Письмо XX [Некоторые сведения об английских литераторах.]

Лянь Чи Альтанчжи — Фум Хоуму, первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Выражение «литературная республика» — широко распространено среди европейцев, однако сопрягать его с учеными людьми Европы совершенно нелепо, затем что нет ничего столь не похожего на республику, нежели сообщество, которое здесь так именуют. Судя по этому выражению, можно вообразить, будто ученые тут составляют единое целое, не отличаются интересами и соревнуются в осуществлении одних и тех же замыслов. А посему естественно возникает искушение сравнить их с литературными обществами в Китае, где каждый подчиняется разумной иерархии и способствует созиданию храма знаний, не пытаясь из зависти или невежества чинить препятствия другим.

Здесь же дела обстоят совсем иначе. Каждый гражданин этой воображаемой республики жаждет власти, и никто не хочет подчиняться; каждый видит в собрате не соратника, а соперника. Все клевещут, оскорбляют, презирают и высмеивают друг друга. Стоит одному из них написать книгу, которая нравится публике, как остальные принимаются сочинять памфлеты, где тщатся доказать, что книгу эту можно было бы написать гораздо лучше или что она вовсе никуда не годился; стоит одному написать о чем-то новом, как другие тотчас принимаются убеждать читателей, будто всем это давным-давно известно и какой-нибудь Кардан[105] или Бруно или еще какой-нибудь ученый муж, до того скучный, что никто его не читает, давно предвосхитили это открытие. Вместо того, чтобы объединиться, подобно гражданам одного государства, они, наоборот, разделяются, и у них сколько людей, столько и клик, а посему гораздо справедливее назвать это враждующее сообщество не литературной республикой, а литературным хаосом.

Правда, встречаются здесь и люди поистине даровитые, которые почитают и ценят друг друга, но взаимное восхищение не в силах защитить их от поношений толпы. Мудрецов мало, и хвалят они вполголоса, глупцам же несть числа, и хулят они что есть мочи. Великие люди редко вступают в общества, нечасто встречаются, чураются интриг, тупицы же громогласно травят свою жертву до тех пор, пока не погубят ее доброе имя, а за дележом добычи рычат и кусают друг друга. Здесь ты увидишь, как компиляторы и книжные обозреватели чернят честного человека, грызясь при этом между собой злобно и непрерывно. Они вроде русских волков, которые рыщут в поисках оленя или лошади, а в случав крайней нужды не брезгуют и себе подобными. Пока еще есть книги, о которые можно поточить зубы, они уничтожают их за братским пиршеством, но как только на их беду запас иссякнет, критик пожирает критика, а компилятор обкрадывает компилятора.