Гражданин по ГОСТу

– Роза Альбертовна, Вы отвлекаетесь от темы. Раз возражений не предвидится, всего лишь утвержу кандидатуру этого мышонка. Хотя, сперва бы отыскать его данные: представьте, ни единой личной фотографии в реестре. Тоскливейшее зрелище, аскет, по-видимому. Однако, ни один уважающий себя аскетишко не стал бы отзываться об уважаемых и признанных продуктах столь же нелепо, как отозвался этот юноша. Представьте только, он заявил, будто бы что-то пролили на полотно несравненное детище гениального ума – ошибка!

– Разве не ты ли мне хвастал, точно ты совершенно случайно толкнул ногой кофе и теперь продаёшь свою оплошность за огромные деньги. А Мокия Авраамовича мы не спросим? Между прочим, он является Первым Членом Комитета, мы непременно должны посчитаться с его мнением.

Бездарь неохотно оглядывает сухую старческую корягу с застегнутым под горло воротничком.

– Сперва пусть челюсть не забудет вставить, не терплю шамканья этой черепахи. Сегодня время стоит достаточно и намерений ждать конца рассуждений о великих художниках забытого века нет. К тому же, кто бы ещё, если не истинно талантливый человек, отдал бы простой холст с кляксой за несколько миллионов долларов очередному меценатику? Жду Вашего исключительно положительного ответа, Роза Альбертовна. Народ сыт по горло хлебом, а от зрелищ его мутит, позвольте же теперь представить пёстрому болоту болваночку потише! В конце концов, каждому надоело вновь перечитывать однотипные заявки этих бездарных вопящих созданий. Ушам, знаете ли, тоже необходим отдых.

Представительница опускает глаза на изображение и утвердительно вздыхает, отмахиваясь от настырного парнишки. Пусть уж делает то, что считает нужным, воля Розы здесь абсолютно, увы, бессильна.

– Концептуальненько! Позволите откланяться, уважаемая Вторая?

По-змеиному мурлыкнув, художник выскользнул за дверь с крайне удовлетворённым видом, оставив наедине стариков. Щекотящее предчувствие горьковатого триумфа растеклось по рукам и ногам, придав большей уверенности жажде устроить представление.

«Мастерская»

Возвратившись в свою скромную обитель в несколько подавленном настроении, Александр прикрывает за собой дверь и мрачно перебирает скомканные чертежи, так некстати брошенные на осиротевшем скрипучем столе. Понемногу мысли о недавнем происшествии подернулись пеленой иных раздумий, исчезая где-то на потерянных задворках, словно вчерашняя статья из короткого подобия газеты.

Пусть уж художники сами развлекут себя потехой над серостью. Александр, склоняясь над очередным чертежом, задумчиво повертел в пальцах механической карандаш, проводя тонкую линию. А что же все-таки было изображено на этом несчастном холсте? Не могли ведь умные и образованные любители культуры восхищаться обыкновенным пятном?

Саша отложил инструмент и, припоминая расплывчатый образ не без труда, почесал затылок. Что можно видеть в этом пятне? Может быть, это бабочка такая? А если здесь были выражены одному художнику ведомые чувства, потерянные в красках? Проклятая картина! Внутри головы расползалось это глупое изображение. Буйство капель и потеков. Он должен снова увидеть этот тщедушный шедевр! Переключаясь за планшет, Шура без особенных трудностей вывел на экран картину, изумлённо потирая подбородок. Клякса. Самая обыкновенная клякса! Вот, здесь должен был располагаться след от стаканчика, а здесь небрежные остатки напитка. Какой же вздор. Юноша разочарованно потирает лоб, браня себя же невеждой. Какой позор. Как смотреть теперь в глаза окружающим? Действительно, притвориться мыслителем? Диогеном в своей крохотной бочке на заводе? Лишь не давай смотреть в глаза, пока не раскусили ложь. От скуки просматривая короткие вечерние новости, механик все больше и больше удручался. Взглянуть бы на своих успешных сверстников: художники, поэты, музыканты окружили своими творениями мир. А много ли толку в таком мире от простого механика? Даже собственные коллеги прекрасно разбирались в искусстве, как, впрочем, даже ребенок сейчас.

Удручённо выключая устройство, Александр сосредотачивает своё внимание на синих бумагах, по старинке орудуя пластиковым транспортиром. Рождённый ползать, летать, однако, не может, да и пусть не пытается напрасно. А если бы и ползали мы по земле, что и толку? Стали бы тогда ввысь подниматься космические корабли? А воздушные станции, парящие под самым солнцем? Саша задумчива потирает подбородок и решительно покидает берлогу, намереваясь узнать чуть больше о достоянии галереи. Грешно не обратиться за помощью к знающим людям, тем более, наверняка понимающих тайный замысел великолепного полотна.

Первый, к кому захотелось заглянуть, оказался коллега по цеху – жилистый мужчина лет тридцати с причудливо подвитыми усами вчерашней моды, большому труженику по прозвищу Калин.

Внимательно выслушав вопрос, тот покрутил один ус и усмехнулся.