Гражданская война в России. За правду до смерти

Счастливое время закончилось, с прибытием Че-Ка начались массовые аресты, обыски и реквизиции. Комиссар Кузьмин, пытавшийся бороться с беспределом ЧК, получил отповедь от самого Ленина{1168}. Мало того, в Архангельск был послан Кедров, «репутация которого, – по словам Соколова, – была общеизвестна, как беспощадного палача и изувера… Расстрелы, реквизиции и беспощадные преследования всех и вся продолжались до тех пор, пока не выяснилось, что Кедров сумасшедший»{1169}. Личность Кедрова даже в то время явно выделялась на общем фоне, не случайно С. Мельгунов посвятил ему одну из глав своей книги, назвав ее «Маньяк». Кедров, по его мнению, «человек ненормальный»[47].

В Крыму в гораздо больших размерах повторилась то же, что и в Архангельске: после взятия Крыма, офицеры прошли регистрацию, одна часть из них была амнистирована и отправлена в госпиталя и к семьям, вторая «на очень гуманных условиях» – в северные концлагеря. В местной печати даже появилось обращение амнистированных: «Мы, бывшие офицеры и чиновники армии Врангеля, получив извещение о дарованном нам помиловании, не находим слов для выражения чувств восхищения и благодарности человеколюбивому к нам отношению представителей власти и Советской армии…»{1170}

Однако уже через 2–3 дня после окончания первой регистрации была назначена новая, которая проводилась Особой комиссией 6-й армии. Регистрации теперь подлежали уже не только военные, но также буржуазия, священники, юристы… Все военные, только что амнистированные, вновь были обязаны явиться на регистрацию. Сразу же после регистрации начались массовые расстрелы{1171}.

Проекты чистки Крыма, по словам Павлюченкова, зрели в кругах большевистского руководства задолго до его взятия. Учитывая, что в Крыму скопище контрреволюционеров, «после овладения Крымом надо послать туда не маниловых, а энергичных и твердых работников», – писал в ЦК сотрудник Крымского обкома А. Шаповалов{1172}. ЦК поддержали инициативу, и после взятия полуострова слишком «мягкого» Ю. Гавена понизили с поста председателя обкома партии, а на его место была прислана «твердокаменная» Землячка{1173}.

О своих успехах с 22 ноября по 13 декабря Землячка сообщала в ЦК РКП (б): «Путем регистрации, облав и т. п. было произведено изъятие служивших в войсках Врангеля офицеров и солдат. Большое количество врангелевцев и буржуазии было расстреляно (например, в Севастополе из задержанных при облаве 6000 чел. отпущено 700, расстреляно 2000, остальные находятся в концлагерях)…»{1174}

Против расстрелов выступил заместитель председателя Крымревкома Ю. Гавен, который заявил, что видит ненужность и даже вред террора, член ревкома и обкома Д. Ульянов также разделял эту точку зрения{1175}. Однако вопрос о терроре не мог быть даже поставлен на обсуждение в местных партийных организациях. Землячка по этому поводу писала в Оргбюро ЦК, что у крымских партийных и советских работников сохранилась связь с буржуазными слоями и «от красного террора у них зрачки расширяются…»{1176}

«По отзывам самих крымских работников, – отмечал М. Султан-Галиев в своем докладе в Москву, – число расстрелянных врангелевских офицеров достигает по всему Крыму от 20 000 до 25 000. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12 000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70 000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось… Такой бесшабашный и жестокий террор, оставил неизгладимо тяжёлую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба…»{1177}