Гражданская война Валентина Катаева

Из этой истории, кстати, твердо следует, что о службе Катаева на «Новороссии» в Одесской ЧК не знали – если бы знали, всякая ценность воспоминаний 19-го года о каких-то революционных катаевских воплях  мгновенно аннулировалась бы в глазах Бельского, да и всякого другого, и от расстрела Катаева не спасло бы ничто.  

Прекрасно понимая, что освобождение такого рода особых гарантий на будущее не дает, Катаев уже в 1921 году перебрался из Одессы в Харьков, подальше от Одесской ЧК.  

Тут возникает, естественно, центральный для нашей темы вопрос: действительно ли Катаев участвовал в «заговоре на маяке», или его замешали в дело облыжно?  

Проверить это по документам нельзя. Но, по счастью, у нас есть косвенные свидетельства самого Катаева.  

Первое. В «Вертере» Катаев хочет как можно гаже выставить тогдашнее «троцкистское» начальство Одесской ЧК, как можно краше живописать их как перегибщиков, губивших невинных или почти невинных, и хочет сделать «Диму» как можно менее виновным перед Соввластью. Но даже и тут Катаев не пишет, что в это дело замешались невиновные или что хотя бы Дима был невиновен. Все сводится к тому, что Дима в заговоре был случайным человеком, не успевшим сделать для заговорщиков ничего важного; но формальное согласие участвовать в заговоре давал, поручение, данное ему в рамках заговора, исполнил (каким бы пустяшным оно ни было) и в собраниях заговорщиков на маяке участвовал. В версии «Вертера» по делу маяка «троцкисты», заправлявшие тогда Одесской ЧК, при всей их живописуемой Катаевым гнусности, невиновных не брали. Надо думать, что уж если Катаев не пытался выставить Маркина и Бесстрашного погубителями невинных перед Советской властью лиц - по крайней мере по делу маяка - в «Вертере»,  то тем более так оно и было в реальности. Цель  "Вертера"  -  показать, как огульно и исступленно сметали людей "троцкисты" из ЧК; так что если бы "Дима" был вовсе невинен перед советской властью, это еще больше отвечало бы месседжу текста, да и с цензурной точки зрения было бы выигрышнее. Как видно, Катаев очень дорожил воспоминанием о том, что заговор на маяке действительно был, если тем не менее живописал заговор реальным, а главным героем  сделал действительного заговорщика. Дорожить же этим воспоминанием в такой степени Катаев мог лишь в том случае, если оно было для него лично-дорогим, то есть если это _он_ был всамделишным  участником заговора на маяке (и в душе этим гордился позднее, в том числе к моменту написания "Вертера").  

Второе. В «Вертере» Катаев пишет о том, как «Дима», сидящий в подвалах ЧК и по временам наблюдающий, как оттуда выводят на расстрел, ночью видит сон о идущих спасать его врангелевских десантниках – успеют ли, или расстрельная команда поспеет раньше? Сон этот описан так:  

«Морской десант прыгает прямо с барж в прибой. Десантники по грудь в пене, подняв над головой новенькие винчестеры и ручные пулеметы черной вороненой стали, устремляются на Люстдорфский пляж, но водоросли и множество медуз мешает им бежать. Вымокшие английские шинели горчичного цвета с трехцветными шевронами на руквах стесняют движения. Движения угрожающе замедляются. Неужели они не успеют взять штурмом семиэтажный дом [ЧК], где все время что-то происходит?»  

«Все время что-то происходит» - это все время кого-то допрашивают и расстреливают.  

Этот абзац – очень сильная вербальная магия; он не столько фиксирует сон, сколько пытается вызвать из небытия Добровольцев на спасение разом и героя, и автора (и читателя, если он ассоциирует себя с ними); и Добровольцы здесь для героя однозначно «свои». Это не придуманные чувства Федорова, это реальные чувства самого Катаева, когда он сидел в ЧК и месяцами ждал смерти.  

Человек, который написал этот абзац, ждал Добровольцев как часть единой с ними силы, как  захваченный врагами солдат может ждать из последних  сил  «наших».  

У меня нет сомнений в том, что Валентин Катаев попал в ЧК за дело. Кем бы ни был организован заговор, какой бы провокацией ЧК он ни являлся, Катаев вступил в офицерскую организацию, готовившую восстание в поддержку грядущего наступления своих – и вступил в нее сразу, едва оправился от тифа (к концу марта его уже арестовали).  

А теперь сведем  дело воедино.  

В 1915, не окончив гимназии, 18-летний Катаев идет добровольцем на Первую Мировую, дважды ранен, отравлен газами, получает награды за храбрость; из армии демобилизуется только после объявления большевиками перемирия и полного развала фронта.  

Как только Одесса подпадает власти, в которой можно было бы видеть хотя бы зачаток новой русской национальной государственности (хоть и под украинской маркой) – то есть власти гетмана – Катаев идет на вооруженную службу гетмана, не то в армии, не то в державной варте.  

Когда власть гетмана пала, в Одессу вошли Добровольцы, а к северу от нее появились большевики, Катаев вступает по собственной воле в Добровольческую армию и воюет с большевиками в ее рядах до последнего дня кампании (март-апрель 1919).