Гражданственность и гражданское общество

Надо заметить, что Церковь не ограничивается рамками религиозного института, но проецирует свое собственное сакрализующее церковное «излучение» на все, что происходит в империи. «Отсюда рождается концепция «литургической империи» («leitourgia» по-гречески — «единое действие», «всеобщий труд»). Здесь складывается имперская «литургия», когда каждый труженик, каждый простой христианин, даже осуществляя самую простую работу, соучаствует во всеобщем спасении, поскольку в таком государстве нет строгой и четкой грани между церковным и нецерковным. Все, что лежит внутри границ тысячелетнего христианского православного царства, сакрализировано», — отмечает А. Г. Дугин [91]. Именно тут, на наш взгляд, корни идеи «коллективного спасения», которая стала важнейшим фактором, отличающим «дух» православия от «духа» западной церкви.

Следует обратить внимание на еще одну важнейшую черту, присущую властной вертикали в Константинополе и позже в России вплоть до сегодняшнего дня. Это иерархичность власти, которая в Новое время была утеряна на Западе. Вернее сказать, в западной культуре сам принцип иерархии претерпел кардинальные изменения.

Термин «иерархия» (от hieros — святой, arche — власть) появляется у Псевдо-Дионисия Ареопагита в его трактатах «О небесной иерархии» и «О церковной иерархии». Там мы находим вполне ясное определение этого термина: «Иерархия… есть священное устроение, знание и действие, уподобляющееся, насколько это возможно, божественному и к дарованным ей от Бога озарениям соразмерно для бого-подражания возводимое» [89].

Итак, согласно Дионисию, иерархия — это отражение божественного порядка в субъектах, стремящихся уподобиться божественному. Как следствие, иерархия в оригинальном виде может мыслиться как последовательность элементов, уровней, расположенных от высшего к низшему. Именно так и в Византии, и в России (в том числе и в СССР) выстраивалась властная вертикаль. Легитимность власти распространялась не от низшего к высшему (согласно принципу субсидиарности), а, наоборот, от высшего к низшему, что и предполагает иерархия. Царь (император) освящал и придавал легитимность князьям и вельможам, и так, сверху вниз всему общественному организму. Впрочем, и высшая власть точно так же получала легитимность сверху, от начальной, высшей точки иерархии, от Бога как абсолютного источника легитимности. В советскую эпоху таким источником легитимности стала идея коммунизма.

Иначе дело обстояло на Западе, начиная с Нового времени. Само понятие иерархии потеряло свой сакральный смысл и было поставлено с ног на голову. Под иерархией стали понимать «систему последовательно подчиненных элементов, расположенных от низшего к высшему» [129, с. 264]. Подобный взгляд стал важным элементом всей структуры не только политического мировоззрения, но и рационального знания как такового. Идеи народовластия, демократии, гражданского общества в контексте западного понимания иерархии можно прямо соотнести с научными теориями классического рационализма, например теорией Дарвина. Взгляд на иерархию как на структуру восхождения от низших элементов к высшим стал важнейшей частью рационалистической картины мира, утвердившейся на Западе.

Таким образом, еще в византийскую эпоху оформились идеи симфонии и коллективного спасения, иерархии власти и «литургического» общества, что позже, уже в России преломилось в идею «соборности». Община как основной способ социально-экономической организации в земледельческой сфере получила в Византии правовую форму, что, несомненно, способствовало устойчивости общины и в России, где византийское право играло важнейшую роль вплоть до Нового времени, а в ряде случаев и дольше. Названные идеи естественным образом через приобщение к религиозной традиции были перенесены и на отечественную почву.

Когда в конце XIV в. Великий князь Московский Василий I отказывался подчиниться Византийскому императору, он получил очень характерную отповедь от Константинопольского патриарха. «Невозможно, — писал патриарх Василию I, — христианам иметь церковь, но не иметь царя, ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между собой, и невозможно отделить их друг от друга. Святой царь занимает высокое место в церкви, — он не то, что поместные государи и князья» [9].

Особенную остроту вопросы отношения церкви, царства и общества приобрели в России после падения Константинополя в 1453 г. Миссию православного царства примерило на себя Московское государство. Еще в посланиях старца Филофея царь именуется «хранителем православной веры», т. е. имеет церковные задачи, церковную власть, а митрополит Макарий (современник Иоанна IV) доходит до формулы: «Тебя, государь, Бог вместо Себя избрал на земле и на престол вознес, поручив тебе милость и жизнь всего великого Православия» [101, с. 49].