Гражданственность и гражданское общество

Надо подчеркнуть именно это специфическое обоснование самодержавия царя. Не воинской силой, не юридическим правом легитимизируется царская власть, но выполнением им сакральной миссии, осуществлением связи земли и «неба». Известный апологет царской власти Иосиф Волоцкий, возвеличивая своей позицией царскую власть, твердо исповедал, что неправедный царь — «не Божий слуга, но диаволов», что естественно лишало такого «неправедного» царя права на владычество православным царством. Не нарушение каких-либо прав подданных, а измена «литургии» всего народа по святому служению была тем нарушением, которое определенно предоставляло подданным право на сопротивление такой «диаволь-ской» власти. Уже здесь мы видим источник необыкновенной силы и в то же время удивительной хрупкости нашего общества.

В XVI в. в Московском царстве происходят глубокие реформы на уровне местного самоуправления. Были отменены кормления и введена губная и земская системы. Формально многие свойства органов самоуправления напоминают аналогичные органы, развивавшиеся в то же время в странах западной Европы. Тем показательнее сущностные отличия отечественных земств от западных представительских учреждений.

В. О. Ключевский решительно отказывает земским учреждениям Московского государства в праве называться самоуправлением в привычном, известном с Запада смысле этого понятия. «Местное самоуправление в настоящем смысле слова есть более или менее самостоятельное ведение местных дел представителями местных обществ с правом облагать население, распоряжаться общественным имуще — ством, местными доходами и т. п. Как нет настоящей централизации там, где местные органы центральной власти, ею назначаемые, действуют самостоятельно и безотчетно, так нет и настоящего самоуправления там, где выборные местные власти ведут не местные, а общегосударственные дела по указаниям и под надзором центрального правительства» [119]. Историк утверждает, что дело не столько в выборе или в назначении местных властей, сколько в свойстве самых функций, ими отправляемых, и в степени их зависимости от центральной власти. «Рассматривая круг дел губных и излюбленных земских старост, сбор государственных податей, суд и полицию, видим, что это были все дела не местные, земские в собственном смысле, а общегосударственные, которые прежде ведались местными органами центрального правительства, наместниками и волостелями. Следовательно, сущность земского самоуправления XVI в. состояла не столько в праве обществ ведать свои местные земские дела, сколько в обязанности исполнять известные общегосударственные, приказные поручения, выбирать из своей среды ответственных исполнителей «к государеву делу». Это была новая земская повинность, особый род государственной службы, возложенной на тяглое население», — добавляет он [119].

В этом выразилось принципиальное отличие взаимоотношений государства и общества в восточнославянской традиции. В определенном смысле — развитие того же принципа «симфонии». Власть и общество не имеют четкой границы, не противостоят, а взаимно проникают друг в друга. Общее дело одновременно становилось и частным, поскольку, в рамках представлений о коллективном спасении как сути и цели царства, спасение есть одновременно и высшая частная, и высшая общая цель. Даже крепостные крестьяне полагали свой труд в пользу помещика государственным тяглом. Помещик получал право на эксплуатацию крестьян не ЗА службу по договору. Служба была безусловной. Труд крестьян, несущих государственное тягло, предоставлялся помещику ДЛЯ службы, для успешного ее несения. Все в государстве, согласно московской идеологической доктрине, несли государственную службу: одни военной службой, другие трудом.

Интересно, что институт холопства в Московском государстве, т. е. договора личной зависимости, сделался презираемым, статус холопа приобрел негативный оттенок. А ведь надо помнить, что холоп — это не только лакей; были и боевые холопы, составляющие воинские отряды бояр, и холопы, управляющие поместьями, и даже холопы, занимающие высокие по своей значимости посты. Институт холопства, согласно законодательным источникам того времени, это всего лишь институт личной зависимости, легший на Западе в основу средневекового общества. Но если на Западе служить частному лицу считалось нормой, обусловленной договорной зависимостью, то в Российском государстве отчуждение личной свободы являлось нормальным только в пользу государства («царская копейка дороже рубля барского»). Как реальная практика приватизация власти и в русской истории была нередким феноменом, другое дело, что приватизация власти на Западе воспринималась как естественный порядок вещей, а в России — как покушение на государство. Обвинение же в приватизации власти воспринималось как государственная измена.