Гражданственность и гражданское общество

В дальнейшем Советы развивались неоднозначно. С одной стороны, постепенно сложилась иерархия Советов от самого высшего, всероссийского, до местных, с разделением компетенции. С другой, в условиях жесточайшей мобилизации Гражданской войны, индустриализации, Великой Отечественной войны Советы были объединены параллельной структурой, а именно партией большевиков (ВКП(б), в дальнейшем КПСС). В целях обеспечения единства и управляемости государственной системы была создана так называемая номенклатурная система, т. е. список государственных должностей, назначение на которые возможно только после согласования с партийными органами. В годы величайшего напряжения страны эти структуры, обеспечившие управляемость и единство, сыграли положительную роль, но в дальнейшем, до самой катастрофы СССР, негативные моменты и тенденции лишь накапливались и сыграли громадную роль в этой катастрофе. Очевидно, они давно пережили себя.

В конце 1920-х годов, когда революционные события несколько улеглись и когда было заявлено о переходе от государства диктатуры пролетариата к так называемой социалистической демократии, появляются новые социальные формы «общественности». Смысл и содержание понятия при этом, естественно, изменились. Новая власть начинает использовать общественность как средство обеспечения добровольного участия рядовых граждан в работе местных исполнительных и представительных органов. В то время механизм советской общественности рассматривался как новая форма управления, призванная постепенно сменить пролетарскую диктатуру (диктатуру класса). Кроме того, мобилизация общественности, утверждала Софья Смидович, необходима для реформирования повседневной жизни и соблюдения норм общественного порядка [45, с. 89]. Таких же взглядов придерживалась Надежда Крупская, полагавшая, что организованная общественность должна постепенно заместить государство [45, с. 81]. Таким образом, в дискурсе 1920-х годов общественность ассоциировалась преимущественно с двумя функциями: формированием демократической базы местного управления и повседневным надзором, контролем за общественным порядком, средством борьбы с отклоняющимся поведением. К идее общественности возвращались там и тогда, где и когда государственная власть оказывалась малоэффективной.

В 1929 г. Владимир Кузьмичев опубликовал примечательное исследование о механизмах формирования и изменения общественного мнения — книгу «Организация общественного мнения», основанную на новых для того времени идеях американского социолога Уолтера Липмана [136]. Кузьмичев пришел к выводу, что общественное мнение формировалось через свободное хождение разнообразных местных слухов, через споры, предрассудки и не было подвластно государственному контролю. В некотором смысле общественное мнение формировалось независимо, но во многих случаях было политически ориентировано. Как приоритетная оценивалась информация, полученная посредством традиционных связей в устойчивых традиционных структурах общества, в противовес официальным информационным каналам. В какой-то мере оно ограничивало и даже подрывало власть государства, сужая возможности информационного воздействия на общество. Подобная ситуация приводила иногда к анекдотическим, а иногда и трагическим результатам.

Известны весьма поучительные воспоминания адвоката Б. Г. Меньшагина из Смоленска о том, как происходили в 1937 г. процессы против «врагов народа» в их области. Он рассказывает случаи из своей практики, когда его назначали адвокатом на такие процессы [161]. Например, в 1937 г. во вредительстве были обвинены 8 человек: ветеринары, члены местного руководства. Трое из них даже признали себя виновными. А дело было в том, что из московского института ПНИИ экспериментальной ветеринарии поступило указание проверить сельский скот на бруцеллез. По причине того, что у недавно заболевшего скота внешних симптомов заболевания нет, диагностику приходилось проводить методом провокации, на основании иммунной реакции. При введении антисыворотки у больного животного появляется нарыв. И в результате сотрудников, проводивших провокации, обвинили в заражении скота. Люди были обвинены вовсе не государственными органами. Наоборот, по инициативе крестьян в колхозах и совхозах были проведены общие собрания, на которых были приняты решения, по сути сводящиеся к тому, чтобы «просить пролетарский суд уничтожить вредителей!». Сила гражданского действия была такова, что суд не рискнул пойти против «воли народа», и обвиняемые были приговорены к расстрелу. Только вмешательство из Москвы предотвратило исполнение несправедливого приговора.

Этот и множество других подобных случаев говорят нам о высоком уровне гражданской активности населения, которую власти скорее приходилось сдерживать в целях обеспечения законности и прав отдельных граждан.