Детектив внимательно посмотрел на эту схему, налил себе в мини-баре апельсинового сока, подошел к застеленной двери и вышел на балкон. На пристани звякали ванты, и фонари вдоль причалов были как острова в море тумана. Его тревожила парочка моментов. Теневая зона, заминка в стройной системе. Он думал о том запечатанном конверте, который нашел у Генри… О находящемся в нем договоре… Кто этот человек под кодовым названием 5025-ЕХ? Будет не так-то легко найти его в таком мегаполисе, как Лос-Анджелес, но, по крайней мере, у него есть адрес, откуда начинать: координаты фирмы, указанные в договоре. Даже несмотря на то, что тот десятилетней давности.
Ноа испытывал то же ощущение, что тогда в комнате Генри: впечатление, что мальчика там нет, что комната на самом деле не его – чуть больше, чем номер в гостинице, куда въезжают на время с несколькими личными вещами.
Он посмотрел на залив. Скоро должен подняться туман. Ноа начинал различать рисунок сквозь него – медленно, кусок за куском, остров обретал форму.
Струи дождя хлестали по иллюминаторам и главной палубе, которая была наполовину пуста. Восемь вечера. Бармен выглядел как человек, умирающий от скуки. Под столом у самых моих ног стояла картонная коробка. Черт, ну и рожи сделались бы у моих попутчиков, узнай они, что там внутри! В машине я подсчитал: больше двадцати тысяч долларов в купюрах от десяти до двадцати… И, возможно, это только последний урожай. Не могли же мои мамы каждый месяц заявляться в банк с пачками купюр; должно быть, они нашли способ как-то сбыть эти деньги.
Невозможно.
И тем не менее я должен признать очевидное: все доказательства здесь, у меня перед глазами. Сколько времени это продолжается? Сколько жертв на их совести? Существует ли что-то еще, что они от меня скрывают? О да, один пункт из этого списка мне точно известен – личность моего отца.
Кто они такие?
Я хочу сказать, кто они такие
Мне казалось, что я вспоминаю: в девять лет я носил другое имя. Миль или Майлс… Или это фантазия? Кто не сомневался в своих воспоминаниях, в их подлинности? Кто никогда не спрашивал себя, сколько в них
Будто уловив мои мысли, в это самое мгновение в кармане зажужжал мобильник, и я вышел. Это был он, Чарли. Я нажал зеленую кнопку справа.
– Чарли?
– Генри… О, Генри, о, черт, Генри… – Он в открытую рыдал в трубку. – О, Генри, дружище, я в таком дерьме! Надо… тебе надо прийти… Это он так сказал… О, дерьмо, какое дерьмо, Генри…
– Чарли, в чем дело? Что ты говоришь? Я ничего не понимаю! О
–
Телефон был вырван у него из рук.
– Привет, Генри, дружок.
Моя кровь разом превратилась в лед: голос Даррелла.
– Даррелл?
– Не Даррелл, мелкий засранец!
– Э… Да…
– Не слышу.
–
– Вы с приятелями попытались нас поиметь, Генри-красавчик…
Я судорожно искал, что сказать, но что?
– Это не мы… мистер Оутс…
– Не пачкай мне мозги, мелкий дурик! Даже не пытайся выкручиваться!
Он орал. Его голос был совершенно истерическим. Я замолчал. В течение какого-то времени никто из нас не говорил. Затем он, судя по всему, взял себя в руки; его голос сделался мягким и ледяным.
– А теперь ты захлопнешь пасть и будешь меня слушать, понятно?
– Да.
– Иначе твой дружок, здесь и сейчас, сдохнет. Въезжаешь?
Я услышал, как совсем рядом стонет Чарли. А также шум волн.
– Я понял, да.
– Ладно. Ты где, мразь?
– На пароме, я возвращаюсь.
– Сколько времени?
– Прибываем через четверть часа… почти.
– Очень хорошо. У тебя остается шанс спасти своего кореша. Единственный. Втыкаешь?
– Да.
– Ну, так вот, что ты сейчас сделаешь…
Он выдержал короткую драматическую паузу, как это бывает в театре, а затем снова заговорил:
– Ты покатишь к маяку, припаркуешь машину внизу и поднимешься наверх, понял?
– Да. Я понял.
– Повтори…
Я повторил.