Гребаная история

В доме один за другим раздалось несколько взрывов, стекла в окнах вылетели от жара, и в дождливую ночь хлынули языки пламени с черным маслянистым дымом и хлопьями пепла, которые начал разносить ветер. Старик собрался рискнуть и удрать с глаз долой, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание отвлечено пиротехническим зрелищем, как вдруг уловил какое-то жужжание. Он поднял глаза и увидел нечто вроде огромной стрекозы, зависшей над ним. Едва Старик понял, что это здоровое насекомое — на самом деле летательный аппарат, как вновь поднялась стрельба. Свист пуль и злобное мяуканье перемежались тихим металлическим звяканьем… Все это, казалось, длилось целую вечность.

— Хватит стрелять, мать вашу! — взвыл старый Оутс, когда этот дерьмовый град наконец прекратился. В ушах у него еще звенело. — Все, ладно! Сдаемся!

— Бросайте оружие и выходите, подняв руки над головой так, чтобы их было видно! — раздалось в ответ. — И без фокусов!

— Да все, поняли, выходим! Да опустите же свои пушки, черт, здесь вам не Ирак!

Это и не банда латиносов. Эти ушлепки — настоящие профи. Они не проронили более ни единого слова. Не поносили Оутсов. Не выпендривались. Они были такими же холодными и бесчувственными, как их автоматы. Старик нахмурился, видя, как к ним движутся черные силуэты.

Оутсы и правда оказались в полнейшем дерьме.

41 Лос-Анджелес

Я смотрел на огни Ист-Харбор на горизонте. Океан с полутораметровыми впадинами между волнами был против меня. Ветер был против меня. Изливающиеся с неба водяные смерчи тоже были против меня. Бурная суматошная ночь была против меня. Мой гнев, горечь, бесконечная грусть были против меня. Вся вселенная восстала против меня, когда я с полнейшим беспорядком в мозгах направлялся на борту «Зодиака» к Ист-Харбор.

Лив — она мне во всем призналась…

Безжизненным замогильным голосом, в котором почти не было ее самой — и который я не узнавал. Она повторяла, будто выжившая из ума старуха: «Прости меня… прости меня… прости меня…» — бесчисленное множество раз. И облегчила себе сердце. Именно она — и никто другой — убила Наоми. Обстоятельства, при которых это произошло, остались довольно смутными, даже после объяснений, перемешанных с рыданиями и мольбами о том, чтобы я ее простил. Первый раз в жизни я слышал, чтобы она кого-то умоляла. В тот вечер, когда я поспорил с Наоми на пароме, Лив договорилась с ее матерью о встрече на юге острова, за Аподика-маунтин, в том месте побережья, которое зимой полностью заброшено. Лив поняла, что это она их шантажирует. И все пошло не так…

— Как ты это обнаружила? — спросил я по телефону, раздираемый сильнейшими и противоречивыми чувствами: гнев, изумление, ненависть, недоверие, опустошение, возмущение, ужас…

— Тот человек, которого ты тогда видел со мной в баре…

— Детектив?

— Да. Он вел расследование… У него были осведомители в казино, где работала мать Наоми. Он заметил, что бо́льшая часть жертв — клиенты казино с игорными долгами.

— И ты тоже?

— Да…

По голосу я понял, что Лив не хочется об этом говорить. И предоставил ей избавиться от оставшегося.

— Остальные принадлежали к… гм… «клубу» Нэта Хардинга, ты знаешь, что я имею в виду. Ведь от их трейлера до бывшей церкви в лесу меньше километра, Генри. Должно быть, она случайно услышала какие-то разговоры… Затем ей было достаточно переписать номера машин в один из вечеров, когда все это происходило… Или, может, подсмотрела за ними в окно… Франк, — я вспомнил, что так звали детектива, — много раз следовал за матерью Наоми.

Я снова подумал о том видео, которое было у Даррелла. И колебался, прежде чем задать ей следующий вопрос.

— А Наоми?

Лив ответила после продолжительного молчания:

— Мне очень жаль, Генри, но некоторые сведения, касающиеся тебя, совершенно точно сообщила матери сама Наоми. Другого объяснения я не вижу. Возможно, она это сделала, не зная, как мать использует полученную информацию, понятия не имею… Трудно сказать, каким образом, но именно так она в конце концов напала на след твоего отца и стала нас шантажировать…

Я снова подумал о Франс на улицах Ист-Харбор в два часа ночи, запускающей руку в урну. Я чувствовал себя таким разбитым, таким несчастным, что тут же едва не прервал разговор.

— Что случилось в тот вечер?

Между двумя женщинами произошла стычка. Сначала на словах. Затем беседа шла на повышенных тонах, после чего они подрались… И в какой-то момент («Мгновение, которое я никогда не забуду, Генри») мать Наоми упала назад, на камни. Если верить моей матери, несчастный случай. Увидев неподвижное тело и кровь, Лив поддалась панике и побежала к машине.

Именно в ту секунду, когда Лив трогалась с места, Наоми выскочила из машины матери. Когда Лив сказала мне это, я подумал, что мать подобрала Наоми на выезде с парома. Таким образом, все наши предположения о том, что произошло на пароме, оказались напрасны. Наоми бросилась и преградила ей дорогу… Лив потеряла над собой контроль и переехала ее. «Вот ведь дерьмо», — мелькнула у меня мысль.