Гребаная история

Генри кивнул. Тогда Грант сделал еще шаг вперед, потом обнял его. Они обнялись — отец и сын, — будто расстались всего неделю назад. Прижавшись друг к другу под дождем, не говоря ни слова. Затем Грант отстранился, чтобы вытереть кровь, текущую из ноздри.

— Мне очень жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. Так жаль… Мои искренние соболезнования, Генри.

Сын ничего не ответил — ни словом, ни жестом. Он пристально смотрел на Гранта.

— У меня есть место, где ты сможешь отдохнуть, подальше от прессы и толпы, если хочешь. Это совсем недалеко отсюда.

Новый кивок.

Грант подал сигнал Джею, который уже открыл большой зонт, и они направились пешком под потрескивающим куполом. Поднялись по улице к волейбольной площадке, ради такого случая превращенной в вертолетный аэродром. Грант положил руку на плечо своему сыну. Друг для друга они были всего лишь незнакомцами. Они еще не были семьей. Но такая возможность только что появилась: обстоятельства, несмотря на всю трагичность, уже расчистили для этого путь. Грант не мог вспомнить, когда раньше он чувствовал себя таким взволнованным. Новый горизонт, поворотный момент в судьбе, иная жизнь — о таком мечтает всякий мужчина, вступивший в его возраст.

* * *

— Я помню, как вы меня обняли, — сказал Генри, глядя на него. — То, что я почувствовал, просто… неописуемо.

— Ты же знаешь, что можешь говорить мне «ты», — напомнил Огастин сдавленным голосом.

Они сидели в сверхсовременном номере люкс «Дир-Бич резорт», и хотя снаружи грохотала гроза, здесь было на удивление тихо. Маленькие лампочки распространяли мягкий умиротворяющий свет, оставляя углы в тени. Атмосфера была уютной, спокойной, располагающей к откровенности.

— Затем мы поднялись в этот вертолет и покинули Гласс-Айленд, — продолжил Генри. — Не знаю… когда мы пролетали над Ист-Харбор, у меня было впечатление, что мы единственные, кто выжил в войне после ядерной катастрофы, что мы оставляем за собой сплошные руины. И, как оно бывает в фильмах такого рода, в конце кажется, что все снова возможно, открыты все варианты будущего. Это странно, но одновременно с болью я чувствовал воодушевление. Помню, как я на вас смотрел, — как я на тебя смотрел, — как ты с легкой улыбкой на губах внимательно глядел прямо перед собой. И я спрашивал себя: «Кто этот мужчина? Это и есть мой отец?» Все это было для меня таким новым, таким… запутанным.

— Понимаю, — улыбнулся Грант. — Когда я думаю, что все это случилось каких-то несколько часов назад… Должно быть, ты смертельно устал, Генри. Но я счастлив, что ты рассказал мне эту историю. Хоть она и ужасна, сейчас я лучше понимаю, что произошло. И мне так жаль, мой сын…

Грант опустошил свой стакан, прежде чем перевести взгляд с Генри на Джея. Тот без единого слова рассматривал мальчика, но за его маской бесстрастности проглядывало любопытство. Грант взглянул на часы: 23.15. Значит, Генри уже три часа подряд говорит, рассказывая им свою историю. Три часа, как они внимают каждому его слову. Три часа, как они упиваются им.

На маленькой стеклянной подставке в ореоле лампы завибрировал телефон Джея. Он наклонился над экраном. Это был Ноа. За сегодняшний вечер он звонил уже дважды.

— Я сейчас вернусь, — сказал Джей, вставая.

— Можешь не торопиться, — заметил Грант. — Мы с Генри пока что поболтаем, а затем пойдем спать. Это был самый долгий день на свете.

Он с нежностью улыбался, глаза его буквально светились.

Тем же вечером в 22 часа, Лос-Анджелес

— Сколько ему было лет?

Глаза Дага за стеклами очков смотрели на Ноа, но на самом деле он разглядывал страницу своей жизни, которая уже давно была перевернута. И которая, однако — Рейнольдс об этом догадывался, — стала в ней одной из самых незабываемых глав.

— Семь лет, когда я в первый раз увидел его.

— Семь лет, вы уверены?

— Да.

— Расскажите мне о нем.

— Это был гениальный ребенок… Умный, обаятельный, изобретательный, очень милый… Этот мальчик был одарен во всем, просто невероятно! В девять лет он умел пользоваться компьютером получше некоторых взрослых.

— В самом деле?

— Да. — Даг снова почувствовал, как возрос интерес Ноа. — Это важно?

— Может быть.

Они обменялись взглядами. Даг выглядел чересчур непринужденным, но, несмотря на это, Рейнольдс ощущал, что тот напряжен сильнее, чем минуту назад.

— Скажите, матери запрещали ему пользоваться Интернетом? — спросил детектив самым безобидным тоном, на какой был способен. — Размещать фотографии на «Фейсбуке»? Ну и тому подобное.

Даг слегка нахмурился.

— Они так делают? Действительно? В таком случае это означало бы, что они сильно изменились. Такое им было совсем не свойственно. Франс и Лив все ему позволяли; я говорил им, что это может навредить мальчику. Впрочем, там были проблемы…

— Какого рода?

— Как я уже сказал, это был очень милый, игривый и весьма смышленый ребенок. Но не только это…