Еще раз я попытался представить себе эту сцену, но перед моим мысленным взором был не Бернд Крюгер, а я сам.
— Короче говоря, в конце концов я начал разыскивать ее. Я напал на след. Должен признаться, что в своей второй жизни она преуспела: вышла замуж за богатого типа, который работал в киноиндустрии; у них была роскошная вилла ниже Пойнт-Лобос, просто невероятное место с видом на Тихий океан. И вот наконец одним прекрасным утром я прибываю к ним туда. Я рассчитывал, что будут слезы, извинения, сожаления и все такое. Тысяча четыреста километров, четырнадцать часов дороги, сам посуди — у меня было время придумать себе эту сказку… Вместо этого она пригласила меня присесть, мне подали кофе в шикарной гостиной шикарного дома, и она спросила меня:
— Чего ты хочешь? Денег?
Я сказал:
— Нет,
Что-то в таком духе. Я — испуганный, должно быть, белый как полотно, а вот она смотрит на меня без малейших эмоций. При этом она великолепная, шикарная, стильная в своем красивом костюме, а я всего лишь бедный студент без гроша в кармане, с длинными волосами и в изношенных кедах. Затем она наконец смягчается… Начинает расспрашивать меня о моей жизни, о приемных родителях, есть ли у меня подружка, чем я хочу заняться в жизни… Я рассказываю ей все — по крайней мере, все, что может прийти в голову, то есть ничего особенного. Она изображает интерес, кивает, смеется моим шуткам; короче говоря, я на седьмом небе. Это длится, может быть, минут сорок… В конце концов она смотрит на часы и говорит:
— Ах, черт! Мне очень жаль, Бернд, у меня важная встреча.
Судя по виду, ей действительно было очень жаль прерывать такую сцену. Она встает, протягивает мне карточку со своим адресом и телефонным номером сверху; в те времена мейлов еще не было.
— Ты мне только напиши, — говорит она, провожая меня. — Я тебе отвечу, обещаю. И мы можем попробовать встречаться время от времени, если ты хочешь.
Надо ли говорить о том, как мне этого хотелось! Она крепко меня обнимает, я вижу ее влажные от слез глаза, да и сам тоже готов расплакаться. Она смотрит мне вслед, и я вижу ее в зеркало заднего вида стоящей на пороге дома. Я начинаю в это верить, нахожу ее прекрасной, такой красивой, такой стильной — и это моя мать, боже ты мой! Возвращаясь, я чувствую себя таким гордым и счастливым, что ты представить себе не можешь. Я включаю музыку на полную громкость и всю дорогу распеваю во все горло. Двадцать восемь часов пути туда и обратно, да еще ночь в жалком мотеле, ради сорока минут разговора… Я не думал о том, что все могло пойти по-другому, что она даже не предложила переночевать у нее или хотя бы отдохнуть перед обратной дорогой. Нет, я сказал себе, что оно того стоило: мы будем переписываться, будем видеться… У меня превосходные родители, необыкновенная мама, подружка на факультете, и вообще я самый счастливый из парней…
Крюгер прервался, чтобы выпить бутылку минералки, но я догадался, что это лишь для того, чтобы успокоиться. Я спросил себя, чего ради я сюда притащился, — слушать откровения, вместо того чтобы было наоборот? Я чувствовал себя все более и более неуютно.
— Я ей написал… Длинное письмо. Прежде чем послать, переписал его по меньшей мере шесть раз. Я тщательно выбирал каждое слово. Очень красивое письмо. В конце концов, может быть, письмо не было таким уж красивым, но тогда я был очень доволен собой. В течение нескольких недель, которые за этим последовали, каждое утро я открывал ящик для писем, ощущая, как колет в сердце. Через месяц, так и не получив ответа, я решил, что письмо, возможно, пропало по дороге. Я написал второе. Не такое красивое, но все же очаровательное. Ответа я так и не дождался. Затем я позвонил ей. Один раз, два, три… И вот я собрался проделать этот путь во второй раз. Но съездить в Кармел — это не то же самое, что зайти в соседнюю дверь. И вот я отказался от этой затеи. Она так и не перезвонила мне и не написала в ответ. Это разбило мне сердце. Мне понадобились годы, чтобы исцелиться…
Я спрашивал себя, почему он мне все это рассказывает против моей воли, и чувствовал себя смущенным его историей. Это была красивая история, грустная, но красивая. Мне тоже было грустно за него, так как я чувствовал, что даже спустя столько лет он не выздоровел.
— Я знаю, что такое быть приемным ребенком, Генри. Это не так уж легко, остальным не под силу это понять.
Я грустно кивнул.
— Генри, мы должны взять у тебя пробу ДНК…
Я выпрямился и посмотрел на Крюгера.
— Что? Для чего?
Он нахмурился, сжал губы.
— Как я и говорил тебе, есть кое-какие новости.
Его глаза напоминали два шара ртути.
Я открыл рот, будто рыба, вытащенная из воды. Примерно секунду я сомневался, правильно ли услышал его слова. Он следил за малейшей из моих реакций.
— Ты не знал?
Я покачал головой. Недоверчиво. Мне казалось, что здесь нечем дышать. К лицу прилило что-то горячее, будто поток теплого воздуха из вентиляционного отверстия на тротуаре.