Гребень Матильды

Спохватившись, стала шарить по одежде. Пистолета не было.

Это плохо.

Следующим шагом стала попытка приподняться. Получилось сесть. Странно, но она не была связана.

Почему?

Анна прислонилась к кирпичной стене и прислушалась. Неподалеку кто-то кашлянул.

Она всмотрелась в темноту.

– Кто здесь?

Послышались шаги, неровный свет фонарика озарил низкие своды подвала, а потом она наконец увидела того, кто приволок ее сюда.

– Никита, ты?

– А ты думала – папа римский? – расхохотался Румянцев, глядя победно и играя узким ножом, похожим на стилет.

Анна поняла, что он пьян.

Лучше это для нее или хуже?

– Нет, Анюта дорогая, не папа и не римский! Я это, собственной персоной! Не ожидала?

Не отвечая, Анна смотрела на Румянцева, гадая, что он собирается предпринять. Можно не сомневаться: у него есть оружие. А у нее – нет.

Как она сможет защититься? Только зубами рвать.

Между тем Румянцев был настроен на душевный разговор.

– Я сразу понял, что тебя направят этим делом заниматься. Ведь речь идет о драгоценностях, а ты у нас девушка образованная, в красоте разбираешься.

– Да у меня сроду ни одного украшения не бывало. Сережки мамины, и все.

– Это неважно. Ты любишь, когда красиво, благородно. А тут как раз про красоту. Эта гадина Кшесинская тоже красоту любила. Бриллианты, сапфиры, изумруды всякие.

– Но ты же не за изумрудами охотился, Никита.

– Ишь ты, догадливая какая. Это мне в тебе и нравилось.

Он помолчал, наблюдая за ней. Она смотрела, не шевелясь.

– Не за изумрудами, правду говоришь, любимая. Я, если хочешь знать, только за тобой охотился всю жизнь.

– Врешь! Мы пять лет не виделись!

– И что? Это ничего не значит! Я все эти пять лет… Эх, не поймешь ты. Потому что такая же дура, как эта Матильда. Хотя нет, постой. Она поумней тебя была. Под себя гребла, а ты наоборот. Ты меня выкинула из жизни своей, а впустила этого желторотого студентишку. Ну и как? Где он теперь? Небось в Парижах нежится! Или на морском песочке какаву пьет! Гниль благородная, вот он кто! Или нет! Я слышал, в Парижах есть такой сыр. Вонючий и с плесенью. Так плесень эта благородной называется! Вот он, твой студентик, и есть та благородная плесень! Плесень!

Анна понимала, что Румянцев куражится специально. Хочет вывести ее из равновесия.

– Зачем ты убивал всех этих людей?

Она знала зачем. Спросила, чтобы услышать признание. Румянцев это понял.

– Надеешься, что сможешь занести мои слова в протокол? Так?

Анна не ответила.

– Глупая ты баба, Анюта. Неужели думаешь, что я тебя отпущу? Нет, любимая. Не для того я все это затеял. А насчет людишек этих… так ты уже все поняла. Я узнать у них хотел, где находится вещичка одна.

– Гребень Матильды?

– Да, любимая. Гребень королевы древнего народа. Необыкновенной красоты и силы. Волшебный.

– И кто из убитых тебе помог?

Румянцев скривился.

– Никто. Но это ничего не значит. Я все равно разыщу его. Меня не остановят. Я все продумал, учел. Думаешь, вслепую тыкался? Нет, голуба. Это не про меня. Я уже близко. Осталось чуть-чуть. Только эта пока тайна.

Лицо у него сделалось мечтательным.

Пожалуй, он не блефует. Уверен, что найдет.

– А… как ты узнал о его существовании?

Она очень старалась, чтобы голос звучал ровно.

Румянцев помотал головой.

– Я ей про любовь свою толкую, а она… Откуда? От верблюда!

Шутка так понравилась ему, что он снова захохотал, закинув голову.

– От верблюда твоего. То есть от жирафа. Точно. От жирафа. Он в камере все твердил, что на озере Чад изысканный бродит жираф. Представляешь? Изысканный жираф! Идиот! Ему конец, а он про тропический сад и стройные пальмы… Придурок!

Анна почувствовала, как руки в карманах непроизвольно сжались в кулаки. Румянцев заметил.

– У тебя нет оружия.

– Я знаю.

– Тогда слушай дальше. Про то, что у Матильды есть необыкновенная, волшебная вещь, я знал раньше. Слышал краем уха, когда работал в следственной комиссии по розыску царских богатств. Разговоры разные были, но все сходились в одном: вещица эта желания своего хозяина исполняет. А про Матильду всегда говорили, что она из тех: брось в воду, выплывет с рыбкой в зубах. И так сильно захотелось мне ту вещь найти, не представляешь! Не знал только, как она выглядит! Ну вроде просто гребень. А какой он из себя? Стал докапываться. И выяснил, что привез его этот косоглазый поэтишка – Гумилев! Из Африки! То есть от жирафа! Стал я искать этого Гумилева и – представляешь? – нашел. И так удачно, что сам удивился! Третьего августа мы его взяли. Ну, а потом все завертелось так, что мне и делать ничего не пришлось. Он же контра недобитая! За царя, за Отечество! Монархист хренов! На купола крестился! Тьфу! Вменили ему участие в контрреволюционном заговоре Петроградской боевой организации географа этого – Таганцева. Следователь наш Якобсон, что вел дело, позволял мне его допрашивать. Нагло вел себя твой поэтишка. Но бил я его не только за это. Все хотелось узнать про гребень, а он, как назло, молчал. Видно, чуял: как только все выложит, его хлопнут. Боялся смерти, ох как боялся.

– Ты врешь. Он не боялся.