Гребень Матильды

– Не веришь, значит? Дура ты, Анюта. Не был он благородным рыцарем! Не был! Умолял! На коленях ползал! Просил сохранить его никчемную шкуру! Ну и про гребень все выложил. Что золото необыкновенное. Что нет такого в природе. Описал девку с дельфинами.

– Это ты его расстрелял?

– Не его одного. Их там много было. На краю Ржевского полигона.

Поиграл ножом и взглянул – ей показалось – с сожалением.

– Тебя на полигоне закапывать жалко. Еще жить и жить.

Так отпусти! Как же ей хотелось выкрикнуть эти слова!

Не выкрикнула. Только губы сжала, чтоб не тряслись.

– Мне убить тебя приказали. Я не согласился. Думал, вместе выскочим. Эх, Анюта, я ведь спасти тебя хочу.

– От кого?

Никита присел, положив фонарь на землю. Теперь она не видела его лица.

– Только скажи, что согласна моей стать, и я всем глотку за тебя перегрызу. Никого не убоюсь. Любить тебя стану сильно-пресильно! Никому не отдам! А гребень Матильды все равно найду, и тогда ты полюбишь меня так же, как я тебя! В глаза мне заглядывать станешь, стелиться передо мной. Гребень желания хозяина исполняет, а у меня только одно – тобой обладать!

Его голос звучал так страстно, что ей стало еще страшней.

Да он просто одержимый! Такому что говори, что не говори. Никакие увещевания не помогут.

Неожиданно Румянцев бухнулся на колени и пополз.

Она почувствовала на себе его руки.

Жадные, грубые, алчущие.

И в этот миг ее покинули остатки самообладания.

– Не трогай меня, ублюдок! Никогда я не буду твоей! Убей, если хочешь! Плевать! И гребень ничего не изменит! Ты – мразь, подонок, сволочь!

Она отпихнула его от себя и пнула ногой.

Никита вскочил. Фонарик, крутанувшись, осветил его искаженное бешенством лицо. Английский тычковый нож блеснул в руке.

Она поняла, что это конец, и зажмурилась. Только бы не промахнулся. Ударил точно в сердце. Без крови.

Выстрел прозвучал так громко, что Анна даже не вздрогнула, а дернулась непроизвольно. Эхо, многократно множа, понесло звук дальше. Румянцев продолжал стоять и смотреть на нее. Только глаза вдруг застыли и стали стеклянными.

Еще мгновение они смотрели друг на друга, а потом Никита сделал шаг, упал ничком, плашмя и замер.

Она подняла глаза и в неверном свете увидела стрелявшего. Тот спокойно убрал револьвер в карман.

– Все в порядке, Анна?

Ей казалось, что расцепить зубы и ответить не получится.

– В порядке, – проскрипел кто-то ее голосом.

Кое-как поднявшись, на деревянных, плохо гнущихся ногах она подошла к Румянцеву и, присев, приподняла его голову.

Изо рта с бульканьем вытекала кровь, но он еще дышал.

– Никита, – прошептала Анна, наклонившись к его лицу.

Румянцев шевельнул алыми от крови губами.

– Соврал я тебе, Анюта. Не ползал он. И не просил. Смеялся. Окровавленный… перед смертью… смеялся. Поэтишка твой…

– Никита, ты…

Но он уже не слышал.

Егер подошел и встал у нее за спиной.

– Оставь его.

Она помотала головой:

– Ты не понимаешь.

Егер молчал, и она повторила:

– Ты ничего не понимаешь.

Отвечать Кама не стал. Вынул из кармана чекистской тужурки ее браунинг, а потом поднял с колен и подтолкнул к выходу.

Она думала, что снаружи так же темно, как в подвале, но стоило выйти на свет божий, как в лицо брызнуло солнцем.

Анна зажмурилась и чуть не упала, вдруг потеряв равновесие. Егер подхватил и понес ее к машине.

Ей казалось, что она просто дремлет, согревшись, продолжая все слышать и чувствовать, но на самом деле впала в забытье, как только автомобиль тронулся.

Анна поняла это, очнувшись в незнакомой комнате и на неизвестно чьей постели.

Она скосила глаза. Простыни чистые, а одело, которым она укрыта, пуховое.

Может, она в раю уже?

Анна повертела головой и снова удивилась. Комната была большой и светлой, окна прикрыты легкими, колышущимися от ветерка портьерами. Пахло чем-то приятным, свежим и чуть горьковатым. Приподняв голову, она посмотрела на пол и увидела возле кресла вазу, полную красных и малиновых астр.

Бог ты мой! Неужели она правда в раю?

Тут сознание вернулось к ней окончательно, она резко села.

– Кто тут?

– Никого, кроме нас, – ответил Егер, появляясь в поле ее зрения.

– Не поняла.

– Не знал, куда тебя везти. Не на работу же. К тебе домой тоже не решился. Фефы твоей неописуемой испугался. Решил, что лучше всего привезти сюда.

– Куда это сюда?

– К себе. Я тут живу.

Она обвела глазами комнату.

– А ты вообще кто?

– Позвольте представиться. Кама Егер.

– И кто ты?

Он сделал вид, что удивился.

– То есть как? Я же представился. Вроде. Если что, Егер – это фамилия.

Анна усмехнулась. Дурочкой ее считает. Ну и черт с ним!

Опустила голову и принюхалась. Это от нее так воняет? Ужас!

Она оглядела себя.

Уложил ее в чистую постель прямо в грязной одежде. Кошмар какой!

– Мне бы… помыться. Это можно?

– Я ванну приготовил. По коридору до конца. Сама дойдешь?

– Надеюсь.

Она стала вылезать и вдруг спохватилась:

– Не смотри только.

– И мысли не было, – ответил Кама и вышел.

Надо же! И мысли не было!

Рассердившись, Анна вскочила и направилась в коридор. На пути попалось зеркало. Она взглянула и скривилась.

Немудрено, что не было. На такую страхолюдину посмотришь – ночью кошмар приснится.