Гребень Маты Хари

Тут я не сдержалась и брякнула, что на работу Вову не берут, потому что он пьет, если уж мне это видно, то у кадровиков глаз наметанный, они алкаша учуют, когда он только дверь в кабинет открывает. Уж я-то на кадровиков нагляделась, когда работу искала.

Тогда как раз нашла я постоянную работу в фирме у Мирослава, и жизнь потихоньку налаживалась.

Зря я такое про Вову сказала, потому что старуха очень рассердилась. Ледяным тоном она сказала, что ее отношения с племянником меня совершенно не касаются и что она будет мне очень благодарна, если впредь я не стану вмешиваться.

Если вы думаете, что это ерунда, то зря. По представлениям этих благородных старух, такой разговор все равно что драка с мордобоем у обычных людей.

Тогда я мысленно послала ее вместе с Вовой куда подальше и выбросила все из головы, а со старухой не то чтобы перестала разговаривать, но не слушала ее россказни о былом, просто вежливо говорила, что тороплюсь и у меня нет времени.

И зря я так делала, и поняла это очень быстро.

Тогда я здорово закрутилась с работой, потом уехала в командировку, затем наступили новогодние праздники, и Мирослав решил снять загородный коттедж на несколько дней, чтобы коллектив отдохнул на свежем воздухе.

А когда я вернулась, тут-то и начались все неприятности.

Во-первых, умер Вова. Вот просто так, ни с чего умер, причем в нашей квартире. Гостил у старухи, пошел в ванную руки помыть да там и грохнулся без чувств. Пока «Скорая» приехала, он уж окочурился.

Оказалось – инфаркт. Вот так вот сразу. Врач только плечами пожал – бывает, говорит, судя по внешнему виду, мужичок сильно закладывал за воротник, оттого сердце и не выдержало.

Ну, умер и умер, я выразила бабуле соболезнования, да и ладно. Она, конечно, расстроилась, с лица спала, ходила по квартире вся бледная. Но, возможно, это оттого, что не накрашена была. Говорила же я, что бабуля каждый день полный макияж накладывала, это, говорила, профессиональная привычка, как будто на сцену выхожу. Ну, потом успокоилась, зажили мы как прежде.

Прошло несколько месяцев, и вдруг приходят к ней гости. То есть это я тогда думала, что гости, а оказалось, хозяева. В общем, была суббота, я с утра была дома и услышала, как в дверном замке поворачивается ключ. Сначала думала – глюки, испугаться не успела, как они на пороге стоят. Такая бабенка вертлявая, с бегающими глазками, а с ней парень – уж такой жуткий, что и не описать.

Волосы длинные, жидкие, по плечам разложены, как макароны по тарелке, сам худой, как скелет, кожа серая, землистая, а глаза… Глаз и вовсе не видно, одни щелочки. Не открыть ему глаза ни под каким видом, тут кстати вспомнилось мне расхожее выражение – глаза залил. Так и есть. Я еще принюхалась – вроде перегаром не несет, и спросила опасливо, к кому это они явились, да еще со своими ключами.

Тут вышла старуха и говорит так строго – надо, говорит, Лариса, предупреждать о своем визите и в домофон звонить, а не ломиться. И ключи мне верни, я их Вове давала, а не тебе. Тут бабенка окрысилась, встала руки в боки да как заорет визгливым голосом, что она, мол, в своем праве, потому что комната по наследству перешла ее сыну, вот, черным по белому написано. И бумагу какую-то бабуле сует.

Та как посмотрела, так за сердце схватилась. Тут я вмешалась, что, говорю, за наследство, старуха-то еще жива. А бабенка эта и говорит мне с таким злорадством, что бабка, оказывается, оформила на племянника в свое время дарственную на комнату. А когда он скоропостижно помер, комната по наследству и отошла его сыночку, вот этому вот типу, который глаз открыть не может. Потому что мамаша его к тому времени с покойным Вовой развелась, так что ей та комната не обломилась. Но имеется сын родной, так что все по закону. Вот он и будет тут жить.

И как вам это понравится? Вот зачем старушенция оформила дарственную? Чтобы на старости лет остаться без жилья? И они еще мне будут говорить, что старость надо уважать! Интересно, за что, за глупость несусветную?

Тут Маргарита Романовна поманила этих двоих в свою комнату и закрыла дверь.

Совершенно зря, потому что они так орали, что через стены все слышно было. Старуха сказала, что у нее права есть, никто не может выгнать ее на улицу из собственной комнаты, в которой она прожила без малого девяносто лет. (Так-то лучше, подумала я, а то все семьдесят девять да семьдесят девять.)

А никто ее и не гонит, отвечала бывшая невестка Лариса, или кем она там приходилась старухе, никто не гонит, а Витька будет жить здесь. Потому что она, Лариса, от него уже так устала, что хоть волком вой, и хочет пожить спокойно. Один алкаш помер, второй хоть и пьет всякую дрянь, и колется, но все никак на тот свет не отъедет, так что теперь она замуж выйдет и поживет как человек, а не как собака. Спасибо бабуле, что дарственную оформила, по гроб жизни ей Лариса благодарна.

От страха со старухи слетела вся ее былая интеллигентность, и она обозвала Ларису неприличным словом. Хотя, на мой взгляд, зря, тут дело не в том, и Ларису эту понять можно, раз уж дала старуха сама ей такой козырь.