Гребень Маты Хари

Жил у нас раньше в подъезде один наркоман, так он мамашу свою очень быстро в гроб загнал, потом уж сам только помер.

Тут дверь распахнулась, я едва успела отскочить, и выбежала Лариса. Она мигом смоталась вниз и принесла кое-какие вещички своего сына. То есть одну потертую сумку. А больше, сказала, ничего у него нету, он все мало-мальски ценное давно на наркоту спустил. И ушла, очевидно, кто-то ждал ее там внизу с машиной.

А у нас со старухой началась веселая жизнь.

Этот самый Витька, которого она называла Виктор, с ударением на последнем слоге, как будто он француз, прошелся по ее комнате и вдруг заторопился куда-то. После его ухода я, отпаивая соседку лекарствами, заметила, что пропала красивая резная рамка с фотографией старухи в молодости (и правда, ничего себе была) и фарфоровая статуэтка пастушки с овечкой, что стояла у нее на комоде.

До старухи, кажется, только сейчас дошло, что она устроила собственными руками. И вместо того, чтобы плюнуть и уйти по своим делам, я посоветовала ей в темпе собрать все ценное и спрятать пока у меня в комнате. Замок у меня хороший, надежный, если надо, еще один вставим.

Скажу сразу, успели мы немного, потому что явился Витька, а с ним двое таких уродов, что и не описать.

Один урод оказался женского пола, но это я поняла гораздо позже. Второй был до того слабый, что качался при ходьбе. Они закрылись у бабки в комнате и затихли до утра. Пришлось мне пустить ее к себе, да еще и свой диван уступить, не класть же старуху на пол.

Утром троица ушла за дозой, и, увидев то, что они устроили в комнате, бабка чуть концы не отдала. Я дико злилась на нее, но делать нечего, мы перетащили в мою комнату все, что осталось нетронутым, и я ушла по своим делам, чтобы развеяться.

К вечеру все повторилось, только с Витькой пришли трое, причем не те, что вчера. Так и повелось.

Теперь в нашей квартире дверь не закрывалась даже ночью, кто-то приходил и уходил, в коридоре нельзя было оставить даже домашние тапочки. Из кухни пропали все кастрюли, а чашки и тарелки эти уроды перебили.

В ванную без страха зайти было невозможно: у кого-то обязательно была ломка, кто-то спал на унитазе, кто-то в коридоре под вешалкой. Словом, в квартире был самый настоящий притон.

Нельзя сказать, что мы не жаловались. Жаловались всюду, бабка звонила в полицию постоянно, в конце концов им это надоело, и бабулю послали подальше, объяснив доходчиво, что никто у нас в квартире никого не убивает, все мирно наркоманят в своей комнате, так с чего их забирать-то? Ходила я к участковому, но только нарвалась на хамство.

Потом мы начали встречаться с Игорешей, и, когда он предложил переехать к нему, я с радостью согласилась, потому что в квартире находиться было невозможно.

Михална, появившись у нас после вселения Витьки, махнула рукой и выскочила, крикнув из-за двери, что ни за какие коврижки она не будет тут убирать.

Я, конечно, изредка заходила к себе – квитанции взять или просто проверить. Бабка за это время здорово сдала и как-то ушла в себя, чтобы не соприкасаться с окружающей действительностью. Откровенно говоря, мне недосуг было разбираться, что там с ней такое. В конце концов, она мне никто.

И вот теперь предстояло не только забежать на полчасика в этот гадюшник, но и спать там две ночи. Это в лучшем случае.

– Мария, ты что, ночевать на работе собралась? – настиг меня голос Софьи Леонидовны. – Уж рабочий день кончился!

– Хорошо бы, – пробормотала я, – хорошо бы в офисе ночевать, все лучше, чем у меня дома.

Хорошо, что Софья не слышала.

Мы простились с Софьей Леонидовной на улице, и я решила зайти по дороге в магазин, чтобы купить что-нибудь на ужин. Не готовить – упаси бог на этой кухне готовить! – а хоть чаю выпить. Чайник у бабки в комнате стоит, не то сопрут.

Итак, я свернула с проспекта в переулок, а там в проходе между домами располагались в ряд продуктовые магазины. В первом магазине было многолюдно – рабочий день кончился, я прошла дальше почти до конца прохода и на углу увидела небольшой магазинчик, в витрине которого были выставлены старые куклы в платьях из выцветших от времени кружев и оловянные солдатики в облезлых мундирах. Над дверью красовалась вывеска, на которой нарочито блеклыми, словно состарившимися красками было написано:

Vita Nova.

Вместо того чтобы пройти мимо или вернуться назад, чтобы купить ветчины и сыра, я остановилась у витрины.

А ведь я когда-то была в этом магазине, не могла только вспомнить, когда и с кем…

Чтобы освежить память, я толкнула дверь и вошла внутрь.

Над дверью глухо звякнул колокольчик.

Я очень быстро привыкла к царящей в магазине полутьме и огляделась.

Прямо напротив входа на низенькой фанерованной тумбе стоял старинный граммофон с огромной жестяной трубой, расписанной выцветшими розами, рядом с ним лежала стопка старых пластинок в потертых бумажных конвертах. На одной из этих пластинок я увидела знаменитую картинку – вислоухая собака сидела перед таким же граммофоном и самозабвенно слушала доносящийся из трубы голос своего хозяина.