Гребень Маты Хари

Вазочка была серебряная, с чернением. Вазочка была необычная – она была сделана в виде хитро сплетенной паутины. И паук здесь тоже присутствовал – он сидел в углу паутины с хитрым и коварным видом, поджидая, когда в эту паутину попадется какая-нибудь легкомысленная муха.

Так вот, и эта паутина, и сам паук показались мне удивительно знакомыми. Где-то я уже видела эту композицию…

Приглядевшись, я поняла, что паук и паутина – точно такие, как на перстне, который я видела той ночью, которую провела в сомнительном отельчике.

Конечно, тот перстень я видела мельком и издалека, но после того, как со мной поработал гипнотизер, этот перстень стоял перед моими глазами ясно и отчетливо, как под микроскопом.

Вы скажете, паук есть паук, что все пауки похожи, особенно если они не живые, а гравированные или сделаны из серебра.

Так вот нет.

Оба эти паука были сделаны одной рукой и по одному образцу. У обоих пауков была одинаковая форма туловища, и на спине у обоих был одинаковый крест, с перекладинками на концах, и одинаковые скрюченные лапы тянули эти пауки к паутине. Я уж не говорю, что и тот и другой были сделаны из черненого серебра.

В общем, явно видна рука одного мастера.

– Откуда у вас это? – спросила я Маргариту Романовну, показывая на вазочку.

– Я же говорю – Лиза мне принесла. У нее дочка в торговой фирме работает, они такими конфетами торгуют, так что ей они подешевле выходят…

– Да я не про конфеты вас спрашиваю! Я вот про эту серебряную вазочку с пауком!

– Это не вазочка, это конфетница! – машинально возразила Маргарита.

– Да мне без разницы, как она называется! – перебила я старуху. – Вы скажите, откуда она у вас?

– Вазочка-то? – Маргарита прищурилась. – А отчего тебя так эта вазочка заинтересовала?

– Красивая очень, – почти не соврала я, – видно, что мастер делал с большим вкусом.

– Да-да! – Старуха прямо вся расцвела. – Это у меня память… память о любимом человеке…

«Начинается». – Я едва удержалась от зевоты и поскорее глотнула чая. Подавилась, закашлялась, потом что-то грохнуло, и я выскочила в коридор. Оказалось, кто-то из Витькиных приятелей так дверью хлопает.

– У тебя телефон жужжал, – встретила меня старуха, – но уже замолчал.

Телефон снова требовательно завибрировал. Я взглянула на дисплей. Это опять был Игореша. Ну сколько можно! Нет, похоже, придется ответить, иначе он не отстанет, упорства ему не занимать… может быть, Инка права, и нужно с ним серьезно поговорить.

Я нажала кнопку, поднесла телефон к уху.

В трубке зазвучал захлебывающийся, сбивчивый, до отвращения знакомый Игорешин голос:

– Почему ты не отвечаешь? Я так волнуюсь…

– Ну да, конечно, ты волнуешься! – проговорила я с сарказмом. – Всегда ты, ты, ты…

– Но я волновался за тебя… я представлял себе всякие ужасы! Где ты была? Где ты ночевала?

– С каких пор это тебя волнует?

– Что ты говоришь? Меня это всегда волновало! Я всегда о тебе беспокоился!

– Вот только не надо этого!

– Все же, где ты была? Где ночевала?

Я не собиралась рассказывать ему о своих злоключениях и ответила коротко:

– Где ночевала? А ты как думаешь? У меня, между прочим, есть своя собственная комната на Екатерининском канале! Там я и ночевала.

– Там? – В его голосе прозвучал испуг. – У старухи? Но ведь там настоящий сумасшедший дом!

– Не хуже, чем у тебя!

– Этот ее племянник, наркоман…

– Ты вообще зачем звонишь? Поговорить о бабкином племяннике? Мне вообще-то некогда!

– Я хочу извиниться… я виноват перед тобой, очень виноват… не знаю, что на меня нашло… какое-то безумие… прости меня, дай мне еще один шанс…

Ишь как заговорил, прямо как по телевизору в сериалах.

– Я больше не хочу тебя слушать!

– Но Маша… я умоляю тебя… дай мне последний шанс… у нас ведь было что-то хорошее…

– Если и было, ты все это зачеркнул!

– Давай забудем это… начнем все заново… – В его голосе звучало настоящее страдание.

Скажите, пожалуйста, как его разбирает! Артист прямо! А может, все-таки псих? Может, у него раздвоение личности? Надо бы ему к психиатру, но это без меня.

– Маша, мы должны переступить через многое, чтобы спасти наш брак! – звенящим голосом произнес Игореша.

Тут я представила, как он стоит с телефоном перед зеркалом и произносит всю эту белиберду, посматривая на себя.

– Слушай, мы вообще не женаты! – возмутилась я. – Так что о спасении брака не может быть и речи. Я слишком хорошо тебя знаю! Сейчас ты каешься, просишь прощения, но стоит мне дать слабину – и все начнется сначала!

Тут я сообразила, что тоже говорю как в сериалах. Вот уж правы – с кем поведешься, от того и наберешься!

Я уже хотела прервать разговор, и он это почувствовал:

– Не бросай трубку! Скажи, что я могу сделать, чтобы ты меня простила?

– Ничего не можешь. Все, что мог, ты уже сделал.

Тут у меня мелькнула здравая мысль, и я проговорила немного спокойнее:

– Если ты действительно раскаиваешься…

– Да, да, я раскаиваюсь!