Гребцы галеры

А уж унижаться до того, чтоб просить у друзей ключ от квартиры… Брр-р! Слишком я дорожил тем, что приобрел. Лучше просто неспешная тихая прогулка — рука в руке, разговор вроде ни о чем, а в то же время о таком важном для нас, — чем торопливая случка в наполненном чужими вещами и запахами незнакомом месте. Не понимаю.

Зато были — лес, луг, река. Чаще отправлялись на реку-в одно и то же место. Так и звали его уже: «наш куст».

Куст гостеприимный — прикрывает от нескромного взгляда с противоположного берега, а после полудня протягивает нам прохладный язычок тени. Из-за близости воды в тени порой зябко — не беда, всегда можно отойти на пару шагов погреться на солнце. Тихо. Пусто. Спокойно. Никого — разве что изредка проплывет по реке лодка или протянется по небу ширококрылым крестом цапля.

Солнышко горячее, а ты белокожая. Чтобы не обгореть, надеваешь мою легкую летнюю рубашку. Выдавали когда-то на службе такие — я взял. Почти ею не пользовался, а вот теперь нашлось применение.

Выглядишь ты в ней потрясающе привлекательно и совсем иначе, чем я привык за долгие годы. Ничего общего с собранной, колючей, резковатой госпожой доктором — милая, уютная женщина. Такая желанная и близкая. Любимая…

С незапамятных времен имел я редкий талант — разворачивать свернувшихся в клубок, изготовившихся к обороне ежиков. Положу колючего на ладонь, поговорю с ним тихонько. Тот послушает, сперва чуть расслабится, подумает немного — и вот уже лежит в руках, раскрыв для моих поглаживаний и почесываний мягкий животик, пофыркивая и забавно шевеля подвижным черным носиком.

Ты всю жизнь прожила ощетиненной, ежистой, готовой защищаться от всего мира. Кто напугал тебя, моя хорошая? Мне — поверила. Развернулась, раскрылась безбоязненно. Спасибо за доверие, любимая. Постараюсь не обмануть его.

Прозвище прижилось. Так и зову с тех пор — «моя ежишка». Ты так часто мило удивляешься:

— Ну почему мне с тобой так хорошо?..

Что ж тут странного, любовь моя? Не закрывай глаза, когда я тебя целую, загляни в мои — все прочтешь в них. Ежишка, милая…

А голубая рубашка подолгу хранит твой запах. Я суеверно не стираю ее до следующего свидания. Вдруг не увидимся? Заскучаю — можно будет уткнуться в нее лицом и вспоминать…

Нет здесь со мной той рубашки. Дома осталась.

Кто-то, скрытый темнотой дворика, в подпитии забыв осторожность, терзает гитарные струны, швыряя в ночь злые слова своедельной песенки:

Было когда-то время,
Каждый из нас в нем жил,
Дома у нас были и семьи,
Город, где выросли, был.
Любили мы и мечтали
Молодо, горячо.
Все у нас отобрали,
У нас отобрали все.
Забросило в мир неслыханный,
В страшную круговерть,
Нету отсюда выхода,
Здесь свою встретим смерть.
Прежде грехи совершали
Ныне предъявлен счет.
Все у нас отобрали,
У нас отобрали все.
К своим машинам прикованы,
Пашем, словно в аду,
В мире чужом замурованы,
Чужую лечим беду.
Дома по нам отрыдали,
Там перестали нас ждать.
Все у нас отобрали.
Что еще отобрать?

Не прав парень. У стен тоже уши есть. Зажигаю спичку, прикуриваю.

— О боже! Скорее прячьте выпивку!

— Что случилось?

— ПБ-девятнадцать на базе!

— А?

— Доктор Рат сейчас прибежит, все пиво вылакает!

Слабость моей маленькой начальницы к пиву общеизвестна. Злые языки утверждают, что она в состоянии стрескать этого напитка многократно больше, чем весит сама. Правда, эта страсть уравновешивается ее полным неприятием алкоголя в любой другой форме — от легкого вина до спирта.

— А я, между прочим, уже здесь! — возвещает Люси с высоты моего плеча, на котором она удобно расселась, щекоча хвостом мое ухо.

— О-о! Все пропало! — застонал все тот же насмешливый голос.

— Ну уж и пропало. До города сегодня всего восемь миль. Вполне можно за ещем сгонять.

Мне сунули в обе руки по откупоренной бутылке — для меня и для доктора, которая, милостиво разрешив не ходить в машину за ее личной мензуркой, встала на задние лапы, с натугой наклонила поставленную на скамейку бутылку и присосалась к горлышку.

Ну а мне уж сам бог велел следовать примеру начальства. Булькаем. Свежее. Вкусное.

Присел на лавочку. Пихают гитарным грифом в бок:

— Играешь?

Тряхнуть нешто стариной? Взял инструмент, потеребил струны, подвернул один колок. О, теперь нормально. Что бы это мне такое… А, знаю. Хлопнул ладонью по деке, объявляю:

— «Гребец галеры».

Начало старой баллады народ воспринял прохладно, но помалу начали вслушиваться, примолкли. Подошли еще несколько человек, образовали круг. Не ахти какой я музыкант, но пережившие долгие годы слова сами заставляли себя слушать: