Греческая философия

Особенно трудный вопрос, возникающий в философии действия, касается "слабости воли", "невоздержности", или akrasia/άκρασια, - иначе говоря, ситуации, когда делают зло, зная, в чем состоит благо. Платон причиной невоздержности считал неведение, отрицая, таким образом, что можно творить зло, обладая знанием причины. Аристотель же как будто допускает, что может существовать своего рода akrasia. В силлогизме, приводящем к действию, общая посылка - это мнение относительно общих целей действия, тогда как меньшая посылка обращена к области частных фактов, где господствует чувственное восприятие; поэтому может быть так, что мы держим в уме общее правило, воспрещающее нам делать то-то и то-то, а под влиянием меньшей посылки, мнения, находим удовольствие в том, чтобы поступать не по правилу; "тогда одно {общая посылка} говорит, что этого надо избегать, но влечение ведет за собою, ибо каждая из частей души способна привести <нас> в движение. Таким образом, выходит, что невоздержную жизнь ведут, в каком-то смысле рассуждая и имея мнение, которое само по себе не противоречит (разве только по случайности) верному суждению, ибо противоречит ему влечение, а не мнение" (Никомахова этика VII, 5, 1147 а 33-b 3)·

В действительности Аристотель, как и Платон, не допускает, что можно поступать вопреки своему наилучшему суждению, но он признает, в отличие от Платона, что можно поступать дурно по своей воле и с некоторой долей разумности, исходя из ошибочного частного представления, противоположного, пусть даже акцидентально, наилучшему суждению. Каким бы сложным ни было обоснование akrasia у Аристотеля, его разногласия с Платоном по крайней мере в одном пункте очевидны: за порочное действие ответственно не только незнание, оно - лишь частичная причина такого действия. Заблуждение невоздержного объясняется тем, что из-за меньшей посылки он делает дурное употребление общему правилу, сформулированному в большей посылке: "различие окажется между поступками вопреки должному у обладателя знания, который его не применяет, и обладателя знания, который его применяет, именно это последнее нелепо, а не <то, что так поступают> без применения <знания>. Далее, коль скоро посылки бывают двух видов, ничто не мешает, имея обе, поступать вопреки знанию, а именно применять знание общей посылки, а частной нет; между тем поступки - это частные случаи" (VII, 5,1146 b 33-1147 а 4).

Eydaimonia/εύδαιμονία, или счастье, относится не к субъективному состоянию, а скорее означает преуспеяние, полное развитие человеческих способностей. "...Называть счастье высшим благом кажется чем-то общепризнанным, но непременно нужно отчетливее определить еще и его суть" (I, 6, 1097 b 22-23). Вот самое общее определение счастья у Аристотеля: деятельность "сообразно добродетели" (1098 а 16). Следовательно, eydaimonia требует существования начала деятельного и действующего, а не пассивного, и притом начала, в котором душе и известным интеллектуальным способностям души принадлежит важнейшая роль. Речь идет о наилучшем применении способностей человека (с определенной степенью успеха) в течение всей его жизни.

Эти собственно человеческие способности, конечно, связаны с разумностью. И eydaimonia имеет отношение к наилучшему применению и к постоянной деятельности мыслительной части души. "...Когда выбор и приобретение благ, которые таковы от природы, весьма способствует созерцанию бога... тогда их выбор и приобретение - наилучшие, и это-то и есть самое прекрасное мерило" (Евдемова этика VIII, 3,1249 b 16-21)[6]. Однако отсюда нельзя делать вывод о крайнем моральном интеллектуализме. Аристотель не утверждает, что счастье состоит в интеллектуальной деятельности, - он утверждает, что наиболее совершенная интеллектуальная деятельность сама по себе составляет счастье.

Аристотель раскрывает специфику различных сфер морали, из которых каждая обладает собственной природой. Вместе с тем у добродетелей есть и общие условия; дружба - одно из условий, необходимых для каждой добродетели. Но добродетель распадается на множество видов. Добродетели предполагают единство души и тела, а также общественную жизнь. Только одна добродетель, одна из интеллектуальных добродетелей, - ум в созерцании истины - является самодовлеющей. Созерцательная жизнь, или жизнь, обеспечивающая наиболее полное применение разумной части души, - наивысшая и доставляет самое совершенное счастье.