Самым влиятельным лицом при дворе был в первое время Дион, сын Гиппарина и, через сестру Аристомаху, шурин старшего Дионисия. Даровитый молодой человек пользовался большим расположением тирана, и когда брат последнего, Феарид, умер, Дионисий выдал его вдову, свою дочь Арете, замуж за Диона и поручил ему начальство над флотом, находившееся до тех пор в руках Феарида. Дионисий-младший вначале также находился всецело под влиянием шурина. А Дион втайне стремился к тому, чтобы свергнуть Дионисия с престола и самому захватить власть или доставить ее одному из своих племянников. Чтобы подготовить почву для такого переворота, он призвал Платона в Сицилию; и философ действительно явился туда в полной уверенности, что в Сицилии ему удастся осуществить свою политическую утопию, не догадываясь, что он предназначен служить орудием политической интриги. Вначале Дионисий со всем энтузиазмом своей впечатлительной натуры увлекся новым учением, несмотря на то, что учитель приступил к делу несколько педантично и никак не хотел понять различия между Академией и царским дворцом. Некоторое время геометрия была в моде при сиракузском дворе; Дионисий начал даже подумывать о реформе государственного устройства в духе Платона. В конце концов ему, однако, все стало ясно. Дион был втихомолку посажен на корабль и перевезен в Италию: впрочем, его огромные богатства не были у него отняты, и официально считалось, что Дион отправился в путешествие за границу. Спустя короткое время и Платон был отослан обратно в Грецию. В Сиракузах руководящее влияние перешло к Филисту; он же вскоре получил и звание наварха, принадлежавшее перед тем Диону. Бразды правления теперь снова находились в сильных руках, — главное, в руках человека, который был искренно предан тирану. Скоро наступило время, когда Дионисий стал крайне нуждаться в такой опоре.
На другом конце эллинского мира, в понтийских городах, дела находились в таком же положении, как в Сицилии. Правда, там грекам не грозил такой враг, как Карфаген, потому что на южное побережье Черного моря персы обращали мало внимания, а северный берег Понта вообще находился вне сферы их влияния. Зато греческие города при Понте обречены были на беспрерывную борьбу с варварами, обитавшими внутри материка, которые, сколько бы их ни побеждали, постоянно снова приходили из своих степей или гор; и эта борьба становилась все труднее, по мере того как греческая культура проникала и к исконным обитателям страны. В результате и здесь образовалась военная монархия.
В Пантикапее, важнейшем городе на Киммерийском Боспоре, еще во время Персидских войн (приблизительно с 480 г.) захватил власть род Археанактидов. Около 438 г. эта династия была свергнута Спартаком I, к которому и перешла затем верховная власть. Возможно, что этот переворот находится в связи с экспедицией Перикла к Понту (см. выше, т. I, с.397 и след.), последствием которой было обложение большинства понтийских городов, вероятно, также и самой Пантикапеи, данью в пользу афинян. Когда затем могущество Афин было сокрушено в Пелопоннесской войне, сыну Спартака, Сатиру I, удалось добиться независимости, отнять у афинян и подчинить своей власти остальные греческие города у Боспора — Фанагорию, Нимфей и Гермонассу; его верховную власть должны были признать и соседние варварские племена азиатского побережья, как, например, синды и дандарии. Таким образом, это Боспорское царство, как оно отныне называется, сделалось одной из первых держав на Понте. Впрочем, дружественные отношения с Афинами были вскоре восстановлены, так как, с одной стороны, Афины после катастрофы при Эгоспотамах не могли более думать об осуществлении своих прав на эту отдаленную область и в то же время не могли обойтись без ввоза понтийского хлеба, а с другой — боспорские князья находили в Афинах наилучший рынок для сбыта продуктов своей страны. Поэтому они предоставили афинским купцам драгоценные привилегии, как, например, право беспошлинного вывоза хлеба и право нагружать свои корабли раньше всех других; в награду за эти льготы Афины щедро наделяли дружественных государей почестями.