Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

В то самое время, когда Дионисий собирал эллинский Запад в единое государство, на востоке началось распадение основанной Лисандром державы. Некогда нация восторжен­но приветствовала Спарту, когда последняя взялась за ору­жие, чтобы сокрушить деспотическое владычество афинян; но как только Спарта одержала победу, настроение Эллады совершенно изменилось. Виною тому было в значительной степени своеволие олигархических правителей, назначенных Лисандром. Затем спартанское правительство сделало все, что было возможно, для устранения этих беспорядков; и ко­гда период революций окончился, и в пределах прежнего Афинского государства снова водворен был порядок, гос­подство Спарты было далеко не так тягостно, как прежде господство Афин. Но каждый союз, объединяющий нацию, на каких бы началах он ни был организован, неизбежно ог­раничивает самостоятельность отдельных государств; а при резком индивидуализме, составлявшем основную черту гре­ческого характера, такие ограничения переносились, конеч­но, с большим неудовольствием. Кроме того, и в государст­вах, сохранивших до сих пор свою независимость, также стали смотреть с возраставшим страхом на грозное могуще­ство спартанской державы.

Между этими государствами первое место в политиче­ском отношении занимала Беотия. Она оставалась верной союзницей Спарты во все время ее борьбы с Афинами: но тотчас после победы беотийцам стало ясно, какой тяжкой ошибкою было доставить Спарте безусловный перевес в Эл­ладе. Поэтому Беотия дала у себя убежище изгнанным из Афин демократам и всячески содействовала их возвращению на родину (см. выше, с.85—86); затем она отказала Спарте в союзнической помощи против пирейских демократов, про­тив Элиды и Персии, и когда царь Агесилай II перед отъез­дом в Азию хотел, подобно Агамемнону, принести жертву в Авлиде, беотархи силою помешали ему.

Поведение Беотии, естественно, должно было повлиять и на соседние государства. Локрида и эвбейские общины и без того находились всецело под беотийским влиянием; но очень серьезным симптомом было то обстоятельство, что даже Коринф, бывший в течение целого столетия верней­шим из союзников Спарты, последовал примеру Беотии и под ничтожными предлогами не выставил обычного контин­гента ни во время Элейской, ни во время Персидской войн.

Афины со времени восстановления демократии также находились в самых дружественных отношениях с Беотией. Но здесь пока еще не имели возможности проявить эти сим­патии на деле. Прежде всего нужно было залечить раны, на­несенные стране войною и революцией. Это была, казалось, неисполнимая задача. Большая часть Аттики превратилась в пустыню, промышленность и торговля пришли в совершен­ный упадок, потеря внешних владений лишила тысячи граж­дан всяких средств к жизни. Притом государство было нака­нуне банкротства; доходы иссякли, казна была пуста и обре­менена непосильными долгами. Если тем не менее удалось в течение немногих лет устранить кризис, то этот успех, рав­носильный любой победе, блестяще свидетельствует о жиз­ненности афинского народа.

Политическое возрождение государства было сопряже­но почти еще с большими трудностями, чем экономическое. Хотя амнистия наружно примирила враждующие партии, но глубокий раскол, вызванный последними событиями в среде граждан, было нелегко уничтожить. Вражда между „город­скими гражданами" и „пирейскими гражданами" еще много лет определяла характер политической жизни Афин, пока подросло новое поколение, не принимавшее участия в рево­люции. Толпа недоверчиво относилась к тем трем тысячам лиц из знатнейших и богатейших фамилий, которые в прав­ление Тридцати одни пользовались активными правами гра­жданства и до последней минуты с оружием в руках проти­вились восстановлению демократии. Это недоверие было вполне естественно, хотя в сущности едва ли основательно, потому что террористическое правление Тридцати более способствовало торжеству демократической идеи, чем все великое, что совершила демократия в продолжение целого столетия. Громадное большинство состоятельных граждан окончательно излечилось от припадков увлечения олигархи­ческим идеалом; в течение восьмидесяти лет не сделано бы­ло более ни одной попытки совершить государственный пе­реворот.