Греческая народная религия

Из этих росписей явствует, что рождение ребенка происходит в окрестностях Элевсина. Этот тип изображений хорошо известен по сценам рождения Эрихтония, однако данный афинский герой никак не связан с Элевсином. Рог изобилия, который держит ребенок или на котором он сидит, как на гидрии с Родоса, наводит нас на верный след. Этот рог изобилия — атрибут бога богатства, Плутона. Идеал, воплощенный в этом боге, был очень популярен в ту эпоху, к которой относятся упомянутые вазы. Наиболее известный [85] пример — созданная в 372 году до Р. X. группа Кефисодота, где богиня мира несет на руках младенца Плутоса. В этой группе отражены чаяния людей, живших в Афинах в те смутные времена. Прежде мы слышали о Плутоне как о взрослом божестве, изображали его иногда и седовласым старцем.[73] Однако я уже упоминал о мифе, согласно которому Деметра зачала Плутоса, соединившись с Иасионом на трижды вспаханном поле. Можно найти изображения, показывающие Плутоса на всех ступенях жизни, что соответствует циклу вегетации. Итак, несомненно, что дитя, появляющееся на упомянутых вазах, — это и есть Плутос. Помимо этих росписей на вазах у нас нет никаких сведений о Плутосе — младенце на Элевсине. Объясняется это очень просто. Рядом с дочерью Деметры — Корой, занимавшей наиболее важное место, не было места для сына Деметры. Он никак не соответствовал идеям, выраженным в Элевсинском мифе. А новое появление Плутоса в четвертом веке до Р. X. — это своего рода атавизм, вызванный стремлениями людей той эпохи к миру и достатку. Кефисодот назвал мать «Мир». Что касается росписей на вазах, вероятно, их авторы называли ее Гея («земля»), из которой вырастает колос. Плутос появился лишь на короткий период и исчез так же внезапно, как и возник; но сам факт его появления доказывает, что новые идеи могли найти отклик в умах людей, посвященных в Элевсинские мистерии.

В то же самое время на Элевсин проникли и Дионисийские элементы. Одна из связующих нитей — это, безусловно, Иакх, сходство которого с Дионисом-Вакхом мы уже отметили. Но были и внутренние связи, поскольку культ Диониса в одном из своих аспектов имеет отношение к циклу вегетации. В Дельфах Диониса изображали в виде младенца, лежащего в веяльной корзине и пробуждаемого менадами. Согласно Фюртвенглеру, дитя, вручаемое Гермесу на пелике из Керчи, завернуто в шкуру оленя и увенчано плющом, а на вазе из коллекции Хоупа мы видим Диониса вырастающим из земли, подобно Деве-Зерну.[74] Далее, мы видели, что на некоторых поздних Элевсинских вазах Дионис изображен среди Элевсинских богов. Это предвестие срастания разных мистических культов, которое стало обычным явлением в более позднюю эпоху. Следы такого синкретизма прослеживаются и в Римской эпохе, которой мы сейчас не будем касаться.

Обряды Элевсинских мистерий тщательно сохранялись от самой седой древности, хотя и они, конечно, могли слегка видоизменяться с течением времени. Особого Элевсинского учения не существовало, а были лишь некоторые простые [87] основополагающие представления о жизни и смерти, символически выраженные в образе нового колоска, прорастающего из старого зерна. И каждое поколение могло интерпретировать их в соответствии со своими настроениями. Именно этим объясняется такая устойчивость этого наиболее почитаемого культа Древней Греции. Его сила была в отсутствии догматов и в тесной связи с глубочайшими чаяниями человеческой души.

Итак, оказывается, что на основе древнего аграрного культа могла вырасти надежда на бессмертие и вера в вечную жизнь — но не личности, а вырастающих одно из другого поколений. На той же самой основе сформировалась и нравственность, определяемая идеалами мира и доброй воли и стремившаяся осознать человечество как великое братство, невзирая на сословие и гражданское состояние. Такие верования, устремления и моральные нормы были характерны для конца архаической эпохи. Во времена наивысшего расцвета ремесленных и торговых Афин их обитатели утратили понимание древней основы человеческой цивилизации — земледелия, и в конце пятого века до Р. X. личность уже освободилась от древних родовых и традиционных ограничений. Основания, на которых вырос идеализм Элевсинского культа и морали, были разрушены. Человеку уже не достаточно было вечной жизни, осуществляемой в смене поколений, ему хотелось личного бессмертия. В счастливой жизни в подземном царстве Элевсинские мистерии обещали ему даже это. И если человек этой [88] эпохи проходил посвящение в Элевсинские мистерии, то делал он это потому, что надеялся на более счастливую жизнь в мире ином и считал важным для себя участие в мистериях. Земледельческий герой стал всего лишь сопутствующим персонажем на пиру Элевсинских богов. К их числу прибавился Дионис, и вновь возникло дитя, приносящее богатство. Однако участие в обрядах мистерий все еще оставалось религиозным переживанием, способным приносить человеку счастье и помогать ему в жизни. Ведь этот культ был укоренен в глубинных чувствах человека и обращен к его сердцу, хотя язык его и менялся с течением веков. [89]