Для полной законности брака необходимо было обручение (εγγυησις), т. е. согласие κυριος'a (отца, ближайшего родственника или опекуна) невесты; в случае, если девица была наследницею отцовского имущества и из-за ее руки происходили споры между родственниками, то решение принадлежало суду, приговор которого (επιδικασια) имел ту же силу, как εγγυησις. Торжественное введение молодой во фратрию мужа окончательно придавало браку его юридическое значение. Брак, заключенный без этих формальностей, считался недействительным. Конкубинат не был запрещен законом, но происходившие от него дети считались νοθοι и только вследствие усыновления (при неимении у отца других законных детей) могли получать права законнорожденных.
Так как продолжение рода было предметом тщательной заботы афинян (и вообще греков), то в случае отсутствия потомства мужского пола гражданин мог усыновить себе чужого сына, который получал все имущественные и гражданские права от своего нового отца, но с прежнею его семьею он разрывал все связи и уже не мог возвратиться в нее, за исключением того случая, когда его дети оставались в семье, которою он был усыновлен, так как продолжение рода тогда считалось обеспеченным. Усыновление (εισποιησις) совершалось посредством священного обряда, сходного с тем, которым новорожденное дитя было вводимо в семью[93]
; в силу этого обряда приемыш получал доступ к домашнему культу своей новой семьи и становился ее членом. В случае если у гражданина, не имевшего сыновей и потому усыновлявшего себе чужого, были дочери, то одна из них обязана была сделаться женою приемыша.Законное право наследства имели только дети, происходившие от законного брака, незаконнорожденные же, как не принадлежавшие к семье, были отстраняемы от него и после смерти отца получали только денежную сумму до 1000 драхм (νοθεια), если отцом не было сделано законного завещания в их пользу. Солонов закон, приводимый Аристофаном (Пт. 1660), позволял в случае отсутствия законных детей наследовать, помимо незаконнорожденных, ближайшим родственникам (αγχιστεις).
Первое внесение в списки фратрий (φρατερικον γραµµατειον) совершалось в детстве (вскоре по рождении или через 3 года) и законным временем для него был осенний праздник Απατουρια, именно 3-й день его, носивший название Κουρεωτις. В этот день, после торжественного жертвоприношения Зевсу[94]
, каждый отец, желавший записать дитя (εισαγειν εις τους φρατερας), давал клятву, что оно рождено от законной его жены, и затем члены фратрии брали камешки с алтаря Зевса и производили закрытую баллотировку, следует ли внести дитя в список фратрии; это голосование, конечно, имело значение только тогда, когда законное происхождение дитяти было сомнительно, в большинстве же случаев было только формальностью. После голосования φρατριαρχος вносил дитя в список, и потом угощение, которое отцы делали членам фратрии, заканчивало торжественный обряд. В случае несогласия фратеров на внесение в список нового члена можно было апеллировать к родичам и, без сомнения, также к народному суду.Кроме списков фратриии дети записывались в родовые списки и представлялись родичам (εισαγειν εις τους γεννητας), но эта запись не имела политического значения.
Через два года после наступления возмужалости, т. е. по достижении 18-летнего возраста, молодой гражданин признавался граждански и политически совершеннолетним и вносился как самостоятельный член гражданской общины в общинную книгу ληξιαρχικον γραµµατειον[95]
того дема, к которому принадлежал его отец, причем демоты подавали голоса о гражданских правах вносимого, так что акт принятия в дем считался своего рода испытанием (δοκιµασια) молодого гражданина. Вновь записанные давали в святилище Аглавры близ Акрополя гражданскую присягу следующего содержания: «Я не посрамлю священного оружия и не оставлю товарища в битве, буду защищать и один и со многими все священное и заветное, не уменьшу силы и славы отечества, но увеличу их, буду разумно повиноваться существующему правительству и законам, установленным и имеющим быть принятыми, а если кто будет стараться уничтожить законы или не повиноваться им, я не допущу и буду бороться против него и один и со всеми; буду также чтить отечественные святыни. В этом да будут мне свидетелями боги»[96].