Вот она, правая рука. Ныряет на миг в карман чёрных кадетских брюк. Он вкладывает в её ладонь лёгкий предмет из пластмассы. Ярко-красную стрелу с присоской на конце. Ту самую, из газет.
- Вы... и есть тот самый?
- Я же сказал, милая Василиса. На этом балу мы только вдвоём в масках.
Глава 3. После бала
Николай Рубцов
Иван и Василиса! Вечная русская сказка становится явью. Какой сюжет! Она хранит его стрелу. Однажды, и очень скоро, он придёт за стрелой... Сквозь колкие снежинки Иван Царицын бежал по льдистой брусчатке к автобусу. Заскочил – радостный, в распахнутой шинельке.
Вот и пришла к нему любовь. И, конечно, не такая, как у всех. Никогда в жизни сердце не колотилось так радостно, обмирая от счастливых воспоминаний: вот платиновая лилия скользит по тёмному озеру паркета – под ноги Царицыну. Это не случайно, это судьба. Верный знак... Мы созданы быть вместе. Какая будет пара! Легендарный московский гаврош, неуловимый мститель, дуэлянт и партизан по кличке Царевич – и нежная, тонкая, благородная дочь президента... Это сюжет! Робин Гуд плюс принцесса! Мальчик из низов, рождённый заложницей, поднявшийся на крыльях мщения на самый верх, в стратосферу власти – чтобы отомстить за отца. Влюблённая царевна помогает ему...
Кадеты орали "Фуражку". Но Ваня Царицын молчал, он прислушивался к внутреннему жару в душе: ах, как хорошо влюбиться! Вот для чего, оказывается, живут на свете люди! А он-то, дурак, не догадывался, что мир устроен не ради учебников, нормативов и почётных грамот... Он устроен ради Вани Царицына и его великой любви! Ваня вспомнил, что влюблённым полагается сочинять стихи, ведь у них поёт душа...
Лучше – "утомлённому". Ведь он, Царицын, уже много пережил. Его сердце утомлено мимолётными, ненужными связями – вспомнить хотя бы Беллу...
Стихи недурны, подумал Ваня, но дочка президента заслуживает особенного шедевра. Надо что-нибудь тонкое, чтобы с красивыми словами. Приплести какую-нибудь "виньетку", ввернуть изысканный "пируэт".
Скорее записать, пока шедевр не забылся!
Во всём автобусе ни одной авторучки! Зато тридцать перочинных ножей. Пока ехали, Ванька тайком царапал лезвием сиденье, – сохранить, довезти до училища, а там запишем.
Когда толпа братьев-кадетов повалила в казарму готовиться к отбою, Царицын нырнул за колонну, а потом красиво, по-спецназовски скользнул в офицерский туалет. В казарме ему делать нечего.
Он хорошо понимал, что сегодня – не уснуть. Он влюблён, разрази гром! Поэзия распирала Царицына изнутри, валила наружу горячим паром и сыпалась, как монетами, звучным строчками. Строчки просились на бумагу, руки чесались.
Разулся – и крадучись, двинулся по полутёмному коридору. А вот и заветный кабинет истории. Все кадеты отлично знали, что Фёдор Иванович кладёт ключик за козырёк, нависавший над дверью.
Аудитория, залитая лунным светом, была неузнаваема: посередине, казалось, стояло мутное облако. Со стены на обнаглевшего кадета недовольно смотрели заспанные великие историки: Карамзин, Соловьёв, Ключевский. Загадочно, точно окна в параллельную реальность, поблескивали в полумраке тактические карты Российского генерального штаба времён Первой мировой войны. Сонными змейками переливались вензеля на занавесках.
Иван присел за парту у окна. Наконец он запишет эти строчки, эти ландыши, распустившиеся в сердце.... Слова, как сочные ветки, хлестали в лицо, скользили по губам, оставляя на них цветочную пыль.
В дальнем конце коридора послышались шаги! "Быков!" – ужаснулся Ваня, мигом узнав летучую поступь офицера-воспитателя. Влюблённый кадет наугад выдернул из шкафа книжку потолще. Судорожно зашелестел страницами. Очень вовремя.
- Встать! – рявкнул Быков. – Что здесь происходит?! Ваня взмыл над партой.
- Разрешите доложить, товарищ лейтенант! Суворовец Царицын! Готовлюсь к докладу по истории!
- Что-о? – опешил от такой дерзости Быков. – Среди ночи?!
- Так точно, товарищ лейтенант, – уныло ответил Иванушка. – Днём времени не хватило, отрабатывали наряд по столовой. А утром у меня учебный доклад по Суворову.