Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

А Грейси? Ну что Грейси? Разве это дело – актерство?! Неважно, что оно приносит деньги, потому что деньги – это независимость и самостоятельность. Добиться славы и самостоятельности не благодаря, а вопреки семье, по мнению Келли, достойно порицания, а не восхищения. Родители не могли ни препятствовать мне в профессии, ни как-то влиять на нее, потому оставалось влиять на мою личную жизнь и не замечать профессиональные успехи.

Многие друзья замечали, что я совершенно разная дома и вне его. Куда девалась раскрепощенность любимой актрисы Хичкока, стоило мне переступить порог родительского дома или даже вспомнить об этом пороге? Режиссер возмущался, что после поездки в Филадельфию все приходится начинать почти заново.

Я так и не научилась гордиться своими успехами перед родными, а они для Келли ничего не значили. Подозреваю, что значили, но не принимались именно потому что были достигнуты без помощи и подсказки семьи. Семья всего лишь надзирала за уже совершенно взрослой и самостоятельной женщиной, которая оказывалась вовсе не такой самостоятельной и совершенно не взрослой в особняке на Генри-авеню. Там меня легко ставили на место, то, которое было определено раз и навсегда, – «слабачка» Грейси, которая ничегошеньки не может сама и приносит кучу проблем окружающим.

Я оставалась морально зависима от семьи, даже будучи уже известной актрисой и зарабатывая достаточно денег. А потому «ныряла» в следующую роль с большим удовольствием.

Мне предстояла оскароносная роль в «Деревенской девчонке», которую намеревались снять Перлберг с Ситоном. Я только что закончила у них съемки в «Токо-Ри», не слишком удачные в проходной роли, и очень хотела сыграть Джорджи Элджин. Но этот образ настолько отличался от того, что ежедневно видели в Голливуде, что мало кому пришло бы в голову предложить роль мне.

Бесцветная, унылая, затюканная жизнью женщина, у которой все же хватает душевных сил вытащить из запоев и вернуть вкус к жизни и надежду супругу, опустившемуся бывшему актеру и певцу, – не самая эффектная внешне роль. Конечно, в конце фильма Джорджи предстает иной, она ведь тоже изменилась вместе с мужем, но большую часть времени предстояло провести в больших роговых очках, поношенной одежде и, естественно, без белых перчаток, какая же деревенская женщина носит белые перчатки?

Грейс Келли в столь затрапезном виде? Билл Кросби в роли опустившегося пьянчуги, обвиняющего свою деревенскую женушку в собственных промахах? Нужно было обладать изрядной долей мужества, чтобы решиться на такой расклад ролей. Но Ситон и Перлберг решились, они буквально поставили на карту все в этом фильме.

Я переживала за то, как отнесется к моей игре и вообще ко мне Билл Кросби, ведь у знаменитого певца было право выбора партнерши. Мало подойти режиссеру и продюсеру, требовалось понравиться Биллу. И вот тут все едва не провалилось. Когда нам устроили встречу, чтобы показать меня Кросби, тот отреагировал так, как обычно делал папа, – показал, что я пустое место! Не знаю, можно ли было ужаснуть меня сильнее.

Сейчас я понимаю, что это в немалой степени помогло сыграть как надо, потому что затюканная по роли женщина сначала боится своего супруга, а в каждом жесте, взгляде, фразе должна сквозить забитость, горечь, отчаянье… Сыграть такое жизнерадостной девушке было сложно, пришлось вытаскивать из себя эмоции, как учил Мейснер. Такие эмоции нашлись, стоило Кросби невольно повести себя как папа, и я вспомнила все, что испытывала дома, когда меня не замечали, обвиняли в неспособности, слабости, никчемности. Из-под снежного покрова вулкана Грейс Келли могла показаться не только страсть, но и вот такие чувства и эмоции.

Кросби тоже играл почти себя. У него полтора года назад умерла жена, на помощь которой Билл не пришел, и теперь Кросби страшно раскаивался, занимаясь порой просто самоедством. Возможно, желание начать все сначала, искупив прежние ошибки, помогало Биллу столь доходчиво играть опустившегося типа. И во мне он нашел именно то, что требовалось, – поддержку не только перед камерой в роли его супруги, но и вне съемочной площадки. Вспыхнул роман.

О, нет, он не был похож на предыдущие, мы не стали любовниками, все шло благопристойно и чинно – совместные обеды, мессы по воскресеньям, непременные букеты цветов… Билл Кросби откровенно рассматривал меня в качестве своей новой супруги.

Удивительно, но на сей раз моя семья была довольна. Пятидесятилетний Кросби, вдовец и ревностный католик, в глазах папы и мамы вполне подходил на роль супруга двадцатичетырехлетней Грейси. Ма Келли примчалась, чтобы лично убедиться в правильном выборе дочери. Со мной снова жила Лизанна в целях недопущения безобразного поведения вроде того, что было в Африке, именно она снабжала родителей подробными сведениями относительно Кросби и меня.

Маме Билл понравился, поскольку уже «перебесился», многое в жизни понял, стал респектабельным и надежным. Ма Келли выразила согласие, даже не спрашивая мое собственное мнение.