На сей раз само собой решилось не в пользу наших отношений, которые стали остывать, позволив моим родителям в очередной раз заявить о своей правоте: как же, мой ухажер не выдержал испытательный срок!
Мне было двадцать четыре года, за плечами хороший актерский опыт и полнейшая моральная зависимость от родителей, скрывать которую уже не получалось, бывало, меня даже жалели из-за этой зависимости.
Я могла твердо вести свои дела, играть сколь угодно двуличных женщин, заводить романы, находясь далеко от Америки, но стоило переступить порог родительского дома или даже просто услышать в трубке мамин голос (не говоря уже о папе!), как всю решительность как рукой снимало, самостоятельность сходила на нет и перед всеми представала почти заикающаяся, послушная Грейси, молившая только об одном: чтобы снова не посадили под домашний арест!
Конечно, никто бы меня ни под какой арест не посадил, я была достаточно самостоятельной, но не настолько, чтобы решать свою судьбу сама. Семья Келли оставалась в ней хозяйкой.
Однажды я прочитала в чьей-то статье по своему поводу, что у меня были девять лет самостоятельности, а потом я снова стала домашней Грейс, только уже в Монако. Ничего подобного, самостоятельной я не была ни минуты, потому что в любой момент мог раздаться звонок и строгий мамин голос, интересующийся, чем я занимаюсь и что ела на обед. А в Голливуде рядом был надзор в лице Лизанны, доносившей о каждом моем шаге.
Я понимаю, что это забота, что в моих же интересах, что стоило дать мне волю в Африке или Франции, как я кидалась в чьи-то объятья, влюбляясь без ума. Семья тут же вмешивалась и разрушала и влюбленность, и возможный брак тоже.
Неужели так будет всегда и мой удел – замужество по выбору родителей, а не моему собственному?! Найдется ли тот, кто понравится не только мне, но и папе?
Я даже квартиру себе купила собственную и обставила ее по своему вкусу, но моего положения в семье это не изменило.
– Видишь, родители всегда правы, потому что желают тебе только добра. Где твой итальяшка-модельер? Что-то не видно его с букетом цветов у нас под окнами.
Бессмысленно было говорить, что Олег имеет русские корни, что он согласен стать католиком, что родители сами сделали все, чтобы он не появлялся ни с какими букетами… Все возвращалось на круги своя, Грейси снова доставляла родителям одни неприятности, с ней хлопот не оберешься, ни на что не способна и на что не годна. А то, что газеты полны хвалебных слов о моей игре в кино, так это просто блажь, недостойная серьезной девушки. Вот Пегги ни за что не стала бы изображать из себя кого-то перед камерой…
Пегги снова была права и на высоте, а я снова никто.
От полной потери уважения к себе меня спасли… неприятности на студии. Нелепо, но это так.
На «МГМ» вдруг сообразили, что хотя и получают хорошие деньги, вообще ничего в меня не вкладывая, но можно иметь куда больше, все же эксплуатируя по-настоящему. Актриса, то и дело снимающаяся у режиссеров на других студиях, уже не устраивала «МГМ». Но при этом они не предлагали мне ни интересных сценариев, ни работы с интересными режиссерами, а просто украшать своим лицом картины вроде «Зеленого пламени» не хотелось. Я актриса и желала играть, а не демонстрировать внешность.
Я заявила на студии, что не желаю быть симпатичной декорацией и играть в чем попало!
В ответ «МГМ» вызвала меня телеграммой в штаб-квартиру в кабинет продюсера фильма, сниматься в котором я категорически отказалась. Не на ту напали. Я Келли, несмотря на то что собственная семья считала меня неудачницей.
В ответ на отказ прибыть на ковер меня известили о приостановке контракта, прекращении еженедельных выплат и запрете на съемки в любых других картинах, грозя, что нарушение требования будет преследоваться по суду. Конечно, я была перепугана, и поддержку искать негде.
На помощь пришла моя роль в «Деревенской девчонке». Как раз в то время меня выдвинули на «Оскара». Вообще-то, это делалось самими студиями, но ведь фильм снимался на «Парамаунте», и там не упустили возможности наступить на больной мозоль конкурентам.
Увольнять меня было просто не за что, потому что, кроме отказа сниматься во всякой ерунде, грехов за мной не числилось, а право жить в Нью-Йорке вне съемок я оговорила в контракте. К Хичкоку не сбегала, а была «сдана в аренду», никаких других неприятностей не доставляла, по требованию студии даже сыграла в пустейшем фильме ради общего счета.
«Оскара» я получила. Примечательно, что вручал статуэтку мой давний приятель Боб Хоуп. Он сделал это с видимым удовольствием, почти выкрикивая имя победительницы.
А вот я не смогла сдержать волнение и свое ответное слово почти скомкала, а потом и вовсе расплакалась на виду у всего зала и Америки.
Мы праздновали вручение в ресторане «У Романова», Марлон Брандо, получивший «Оскара» за лучшую мужскую роль, замучил меня объятьями в угоду фотографам. Меня поздравляли, целовали, обнимали, не было поздравлений только с одной стороны. Нетрудно догадаться с какой.