Фильм в целом, сама роль и обстановка вокруг способствовали моему собственному раскрепощению, возможно, даже излишнему. Купаться нагишом (хорошо, что никто не видел) в озере Виктория, завести роман с Кларком Гейблом и откровенничать с Авой Гарднер, которая славилась некоторыми вольностями в словах и общении, возможность не вести двойную жизнь и всецело отдаться своим чувствам и удовлетворять запретные в другое время желания, разве это не счастье?
У нас были хорошие условия и не слишком плотный график съемок. Это все Кларк Гейбл, в его контракте всегда оговаривалось, что актер на площадке с девяти утра до шести вечера. Все часы до и после оплачивались как сверхурочные, то есть очень дорого. Конечно, режиссеры находили выход, они просто снимали в эти самые неурочные часы сцены без Гейбла, но это не всегда получалось. К тому же такие звезды, как Ава и Кларк, не могли жить в простых палатках без удобств, потому в нашем палаточном лагере имелся даже кинотеатр. На Рождество прилетал Фрэнк Синатра, и вообще все было прекрасно.
Мы подружились с Авой Гарднер, а с Кларком и вовсе закрутили любовь. Сейчас это уже не секрет, хотя секретом не было и во время съемок. Хотела бы я найти женщину, которая не влюбилась бы в Кларка Гейбла, пусть и начавшего стареть, если находилась рядом с ним постоянно, к тому же по роли должна влюбиться.
Я не играла, я просто жила этой ролью, дав себе свободу.
Не знаю, было ли это простой наивностью дебютантки большого кино, впервые попавшей в общество звезд в таких условиях, но мне казалось, что все серьезно. Кларк Гейбл на двадцать восемь лет старше, то есть попросту годился в отцы, но все равно это был Кларк Гейбл, любимец дамской половины зрителей.
Сказка закончилась, как только мы вернулись в Европу. В Лондоне предстояло доснять сцены в студии. Сплетни имеют свойство распространяться быстрее, чем летают самолеты. Наверняка к тому времени, когда мы прилетели в Лондон, туда уже принесли слух о романе между стареющей звездой и начинающей актрисой. Журналисты облепили нас, как мухи варенье. Мало кого интересовали творческие планы и сами съемки, вопросы к Гейблу и ко мне касались только наших взаимоотношений.
И тут я получила блестящий урок того, что роман на съемках вовсе не означает романа в жизни.
Когда к журналистам присоединилась еще и моя мама, немедленно примчавшаяся в Лондон на разведку, все испортилось окончательно. Ма Келли по-прежнему считала себя вправе вмешиваться в мою личную жизнь и принялась просто пасти меня, даже отправившись с нами в кафе.
Не знаю, был ли мамин приезд причиной или это только повод, но Кларк просто «дал задний ход», он поспешил поставить точку в наших отношениях. Сейчас я могу спокойно рассуждать об этом, а тогда была не в состоянии поверить собственным глазам и ушам: Кларк Гейбл, с которым у нас был бурный роман в Африке, вернувшись в Европу, от дальнейших отношений просто отказался! Если бы он объяснился со мной, сказав, что это только легкий флирт в саванне, я бы поняла, но Кларк предпочитал объясняться с другими. Он божился перед камерами, что между нами ничегошеньки просто не могло быть, что никакого романа нет в помине, мы только друзья, и никаких других отношений не существует.
Для меня это было просто предательством. Он мог сказать: было и прошло, но отрицать все – значило дать понять мне, что я никто, игрушка, взятая напрокат за неимением никого другого под рукой. Я получила прекрасный урок и обозначение своего места: он Кларк Гейбл, а я никто.
Оставалось сказать: пока никто! Но я была слишком потрясена, чтобы суметь сыграть равнодушие так же легко, как это сделал Гейбл. Когда Кларк провожал нас с мамой в аэропорт, не сдержалась и просто разрыдалась на глазах у многочисленных репортеров. Прошло немало времени, прежде чем я смогла спокойно беседовать с Кларком снова и даже выходить с ним в свет.
Крошка, знай свое место!
Мама отнеслась к моему увлечению Гейблом на удивление спокойно:
– Это как школьная влюбленность, пройдет сама собой со временем.
И все же я сильно переживала не столько крах романа с красавцем Гейблом, сколько его предательство. Теперь я понимаю, что для четырежды разведенного Кларка, у которого на каждой студии было по десятку романов вроде моего, серьезные отношения оказались слишком трудным испытанием. Жениться еще раз? Это для меня замужество могло стать первым, а для Гейбла? Он предпочел сбежать, и глупо, что я надеялась на продолжение африканского романа.
Меня оправдывает только то, что я была влюблена в Кларка не просто «школьной» любовью, и она не прошла так легко, как ожидала мама. Искренность оказалась в Голливуде не в чести, это следовало учесть. Но когда доходило до чувств, я бывала не в состоянии оставаться такой же холодной, как снаружи, влюблялась по-настоящему, словно бросалась в любовь, очертя голову и забывая об осторожности. Вернее, о внешней стороне не забывала, а вот чувствам отдавалась сполна.
Хичкок как судьба и спасение