Грейс Келли. Жизнь, рассказанная ею самой

Но я не разочаровалась, Ренье держался великолепно – уверенно и непринужденно одновременно, уже через несколько минут им оказались очарованы все. Ни папа, ни мама, ни Келл и слова против не произнесли, наоборот, поняв, что отцу Такеру пора на поезд, а князь с сопровождавшим его врачом уходить не очень хотят, мама предложила остаться в комнате для гостей на ночь и догнать капеллана на следующий день. Ренье с видимым удовольствием согласился.

Все складывалось просто замечательно.

Мало того, отец лично повез отца Такера на поезд, и за время пути тот успел «посоветоваться» по поводу желания князя попросить моей руки. Папа чувствовал себя польщенным не только самим фактом сватовства столь высокопоставленного молодого человека, сколько тем, что к нему обратились за советом в ходе разговора по-мужски.

Да, Джек Келли согласен отдать свою Грейси за Ренье Гримальди, конечно, при условии, что сама дочь не против. Отцу Такеру было разрешено передать князю предварительное отеческое согласие.

Никто не знал, что наше знакомство вовсе не ограничилось встречей во дворце, и мне пришлось привлечь на помощь все свое актерское мастерство, чтобы образцово сыграть неведение при полной осведомленности. Получилось, не зря прошли занятия в Академии.

Семья приняла князя Ренье, посчитав его достойным стать зятем Келли.

Папа позвал меня для разговора и важно сообщил, что князь намерен просить моей руки, если, конечно, я сама не против.

– Я обещал отцу Такеру поговорить с тобой и убедить, что князь Ренье достойная пара. Как ты сама к этому отнесешься? Ты не против?

Впервые в жизни папа интересовался моим желанием. Я понимала, что это для порядка, но все же… Мне не сказали: «Грейси, ты должна выйти замуж за князя», а спросили, не против ли я.

– Я не против, папа, и тоже считаю, что князь вполне достоин стать твоим зятем.

Не говорить же, что Ренье уже предложил выйти за него замуж.

Мама была более догадливой, даже прозорливой.

В своей спальне она взяла мою руку в свою и тихонько поинтересовалась:

– Грейси, неужели ваше с князем знакомство ограничилось лишь официальным визитом во дворец? Такое впечатление, что вы знаете друг о друге куда больше, чем думают остальные.

– Ты права, мама. Мы переписывались все эти месяцы…

Мама даже раскрыла рот от изумления:

– Грейси!.. И ты молчала?!

– Я не хотела ничего говорить, потому что не знала, чем все закончится. И теперь не стоит оповещать об этом всех, особенно папу. Ренье замечательный. У нас все будет хорошо, поверь.

– Ты готова выйти замуж?

– Да.

– И стать княгиней?

– Я буду принцессой Монако, если все получится.

Все получилось, хотя и не так легко, как могло показаться на первый взгляд.

Из золушки в принцессы

Свадьба, о которой могли только мечтать многие тысячи девушек, – я выходила замуж за настоящего принца!

Сколько раз меня называли Золушкой! Девушка из «простой» семьи становилась принцессой. При этом для журналистов находкой было все: наши ирландские и немецкие корни, папино стремление считаться поднявшимся «от простого каменщика», мой «Оскар», мамино строгое воспитание, спортивные успехи Келла, даже мое пристрастие к белым перчаткам…

Я встречала даже заявление, что являюсь «лучшим, что Америка могла дать Монако»! Словно Монако о чем-то Америку просило. Уж обо мне не просило точно.

Но это было позже, а тогда меня закрутило настолько, что я плохо понимала, что происходит вокруг. Рядом был человек с замечательными темными глазами, тот, что писал проникновенные письма, в которого я влюбилась по переписке, но скрывала это даже от себя. Самой себе можно признаться, как замирало сердце после получения каждого письма, как я переживала, составляя свое, тысячу раз перепроверяла, чтобы не допустить ошибки, страдала из-за стиля и, махнув рукой, переписывала, как есть.

Отправив письмо, понимала, что оно снова получилось сумбурным, восторженным и малоинформативным.

– Конечно, ответа на такое нелепое послание, Грейси, можешь не ждать! Князь только посмеется над наивной восторженностью глупышки, не способной толково выразить свои мысли! – укоряла себя совершенно серьезно, даже со слезами на глазах. Казалось, судьба дала мне шанс, а я его бездарно упустила.

Не помню, чтобы такое самобичевание помогло бы в следующий раз написать более внятно или успокаивало, но сделанного не вернешь, я обреченно ждала, что князь прекратит переписку, давала слово, что «в следующий раз…». Ренье отвечал, снова приходило умное, ироничное послание на нескольких листах, я читала, обливаясь слезами от счастья и восторга, снова писала то, за что потом себя кляла.

Позже Ренье говорил, что именно безыскусность моих посланий произвела на него самое большое впечатление, холодные, отредактированные письма означали бы, что я стараюсь произвести определенное впечатление, а так видны собственные, «непричесанные» мысли, которые ему импонировали.