Грейте ладони звездами

Я думала, ты его у Шрайберов оставила с Томми поиграть. Я сама лишь недавно вернулась, – поясняет она мне, и тогда я звоню Хелене...

Я вообще не знала, что его должен был забрать Пауль, – отвечает мне подруга в трубку. – Наверное, он с Евой...

Ева дома... одна! – кричу я в панике срывающимся голосом и набираю Пауля.

Тот не отвечает: должно быть, оставил телефон в раздевалке, и вот я уже несусь по улицам Нюрнберга безумным аллюром, едва замечая размытые пятна светофоров, которые как на зло  постоянно горят красным.

Где Элиас? – кричу я теперь уже Паулю, едва завидев его в толпе подростков, стремительно исторгаемых дверями раздевалок. – Ты должен был его забрать и отвезти домой к матери!

Парень ошарашенно смотрит в мои безумные глаза и кажется не понимает, чем вызвана вся эта экзальтация.

Джесси, он должен быть с Домиником. Разве он еще не дома?

С Домиником?! – продолжаю истерить я. – Каким таким образом он оказался с твоим братом?

Он сам предложил свою помощь, – отвечает мне парень, нервно приглаживая вздыбленные волосы, – сказал, что знает о твоей задержке на работе и о моем баскетбольном матче... Мы встретились у детского сада, и я передал ему мальчика с рук на руки.

Я уже собираюсь было звонить Нику, то тут понимаю, что у меня нет его номера телефона и  в отчаянии опускаю руки, но Пауль сам набирает номер брату, и я целую минуту вслушиваюсь в их разговор... Потом Пауль наконец говорит мне:

Все хорошо, Джессика, Элиас с Домиником ждут тебя около дома. Должно быть, вы совсем немного разминулись друг с другом...

Где они были?

Ели мороженое, кажется, – несколько виноватым голосом отвечает мне парень. Хотя это вовсе не он виноват в исчезновении моего ребенка...

Всю обратную дорогу домой мы с Паулем напряженно молчим, но это не значит, что и мысли в моей голове столь же безмолвны и не метутся  ополоумевшими банши из одного нейрона в другой...

Зачем Доминик взялся помогать мне, тем более сразу же после моей дерзкой дневной выходки?

Или он помогал не мне, а брату?...

Это более вероятно.

Зачем он вообще вмешивается в мою жизнь? Я не хочу... хочу... не хочу этого... Сама не знаю, что за разброд царит в моих накрученных до предела нервах.

Две темные фигуры ждут нас на лавочке около дома, и тень поменьше, завидев меня, срывается с места и кидается мне в объятия с захлебывающимся рассказом:

Мама, мы с дядей Ником ели мороженое! Он сказал, что я могу выбрать любое, какое только захочу, и я выбрал клубничное, шоколадное и фисташковое,  а дяда Ник взял  карамельное – он сказал, что это его любимое, – мой сын рывком набирает полную грудь воздуха и продолжает: –  А потом мы устроили соревнование, кто быстрее все съест... и я выиграл! Дядя Ник сказал, что я оказался быстрее ровно на две целых три десятых секунды... Жалко, что тебя с нами не было, – заключает мальчонка, в темноте не замечая тихих слез, бегущих из моих глаз. Слез облегчения, должно быть... Я только треплю сына по его холодной мордашке и говорю, что если уж Элиас разболеется после этого «холодного» соревнования ангиной, то лечить его придется все тому же дяде Нику, а потом обращаюсь к Паулю с просьбой завести мальчика в дом.

Тот смотрит на нас с Домиником опасливым взглядом, должно быть, понимая, что я слишком на взводе и потому простить его брата, не устроив ему хорошую взбучку, у меня не получится. Но все же покорно скрывается за дверью подъезда...

Никогда больше не смей так делать! – в сердцах кидаю я Доминику, неясной тенью проступающему в ночном полумраке, и тычу пальцем в его грудь. – Никогда, слышишь? Ты хоть представляешь, что я из-за тебя пережила?! У меня чуть сердце не остановилось от ужаса... Я себе такого напридумывала, что и встрашном сне не приснится. И все из-за тебя...

Дышу так рвано и натужно, словно стометровку пробежала, а сама даже не уверена, что тому виной: возмущение из-за исчезновения сына или само присутствие Доминика, с которым мы впервые после его исчезновения остались наедине.

Извини, не думал, что мы так задержимся, – покаянно произносит призрачная тень, и обычность ее голоса даже удивляет меня. – Я должен был лучше рассчитывать время.

Извини?! – продолжаю я все тем же возмущенным голосом. – По-твоему, после трех лет отсутствия и последующего упорного молчания... нет, даже не молчания, а полного игнорирования меня, словно я какое-то пустое место, теперь достаточно сказать простое «извини» и все разрешится само собой?

Выпалив все это одиным махом, я и сама вдруг понимаю, насколько обижена отношением Ника ко мне, раз уж это выплеснулось из меня, словно само собой, ненароком... Помимо моей воли. Я даже и не собиралась затрагивать эту тему... Доминик, если и удивлен таким поворотом разговора, вида не подает, я скорее чувствую, чем вижу, напряженную линию его губ и тяжелого подбородка.