Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца (СИ)

- Ах он паскудник, ах святотатец! Ты его, деда, в сараюшку посади, посади, замочек навесь, да покрепче, - не обращая внимания на яростные взгляды отца Пафнутия зачастила бабка, - Девица-то с вами раскрасавица, цветочек аленький, светик ясный. Что ж ты такая худая да бледная, милая? У-у, мужики-ироды, умучали девоньку, утомили, лица на ней нет. Ничаво, родненькая, у меня отдохнешь, я баньку натоплю, уж я тебя попарю, накормлю-напою, косоньки золотые расчешу. Давай, дед, снимай красавицу с седла, топи баньку, попарим гостей с дороги. Теперича вы у бабушки Агафьи, теперича все ладно будет, - и не переставая трещать, бабка повела Варю к дому.

Разомлевший после бани, сытый и отдохнувший Джеймс терпеливо дожидался появления чувства довольства. Дожидался давно, чувство не приходило. Джеймс нервно бродил по обширной горнице для проезжих, тревожно поглядывая на дверь, ведущую в маленькую комнатенку, обычно служившую жильем деду Игнату с семейством, а сейчас отведенную для Варвары. С того момента как Варя вернулась из парильни, дверь эта больше не открывалась, за ней стояла полная тишина. Несколько раз Джеймс уже порывался войти, но каждый раз не решался, теперь же, не выдержав, постучал, и не услышав ответа, тихонько заглянул внутрь.

По-детски подперев щеку кулачком Варя сидела у затянутого бычьим пузырем окошка. Свет затухающего дня падал на золотые локоны, высокий чистый лоб, отчаянно синие глаза. С жалостью и чувством вины Джеймс заметил темные круги вокруг глаз, заострившиеся черты лица, резче проступившие скулы. Девушка была на грани изнеможения. Выстиранное Варино платье сушилось на очаге, а сама она была облачена в длинную до пят бабкину рубаху. Слишком широкий ворот трогательно открывал шею и хрупкие плечи, подчеркивая беззащитность этого полуребенка. Джеймс смущенно кашлянул. Она обратила на него взгляд бездонных сапфировых глаз, розовые губки жалобно дрогнули и...

- Что вам угодно? - спросила она с металлической интонацией армейского капрала.

- Мы можем поговорить? - спросил Джеймс, прикрывая за собой дверь.

- Мне не о чем разговаривать с бандитом, - высокомерно задрав головку заявила Варя и замолкла, ожидая следующей реплики Джеймса, позволяющей в подробностях изложить все, что она думает о нем и его поведении. Но подлый англиец вел себя неправильно - молчал. Так они и перемалчивались какое-то время, пока, не выдержав, Варя надменно вопросила:

- Позволительно ли будет узнать, куда мы направляемся?

- Я уж думал, что вас не интересуют подобные мелочи, что вы рады моему обществу и готовы следовать за мной куда угодно, - ее тон мгновенно изгнал жалость и раскаяние из сердца Джеймса, - Но если вам все же любопытно, могу сообщить - мы едем в Петербург, чтобы оттуда отплыть ко мне на родину, в Британию.

- Вот как? Забавно, никто не поинтересовался, хочу ли я туда ехать!

- Поскольку всю дорогу я не был удостоен вашего внимания, то позволил себе принять молчание за согласие.

- Какую же участь вы для меня уготовили?

- Ничего особенного, леди, я только собираюсь сделать вас моей женой, по-моему, вполне достойное предложение.

- Куда как достойное, особенно если вспомнить, что под венец вы меня тащите насильно! - бросила Варя, завершая краткую беседу, во время которой даже воздух шипел от источаемого словами яда.

Отвернувшись от Джеймса Варя вновь подсела к окну. Слезы жгли глаза и просились наружу. Безвыходность положения вновь представилась ей с сокрушительной ясностью. Боже мой, что подумала тетка Аграфена после ее исчезновения! Что сталось с теткой Натальей, с отцом, с матушкой, когда они узнали, какой позор обрушился на их головы по ее вине. Как они будут жить, как смотреть в глаза людям, когда пройдет слух, что Варвара Опорьва уехала с иноземцем. И что теперь делать ей самой? В глазах всего мира она обесчещена, для нее закрыта дорога не то что к браку с царем, а и к браку с последним холопом. Стены монастыря и те могут оказаться для нее недоступны, ведь по ее вине чуть не погибла православная святыня. Даже немедленное бегство от похитителей не могло исправить дела. Неужели она и впрямь должна покориться человеку, ради своего самолюбия разрушившего ее мир и теперь увлекавшего ее прочь от дома, в неизвестность.