Грех и чувствительность

— Я выйду к тебе на балкон через пять минут.

Поклонившись, он повернулся и ушел. Она немедленно пожалела, что не отказала ему в этой просьбе, но сокрушаться по этому поводу не было времени. Едва он успел скрыться из виду, как вокруг нее столпились молодые люди. Некоторые из них надеялись, что у нее случайно остался незанятым какой-нибудь танец, тогда как другие старались похвалить ее платье, ее прическу или просто хорошую погоду, которая, по-видимому, зависела от нее.

Она не сразу поняла, что присутствие рядом Валентина вынуждало мужчин находиться от нее на почтительном расстоянии, как и присутствие ее братьев. Он вовсе не предупреждал, чтобы они держались от нее подальше. Она его достаточно хорошо знала, чтобы понимать, что он этого не сделает. Нет, все дело было в том, что он умел заставить окружающих подчиняться своей воле. Мельбурн как-то назвал это харизмой. Да, это свойство было присуще Валентину Корбетту в полной мере.

Если выбирать между окружающими ее мужчинами, которые ничего не знали о ней, кроме имени и размеров ее приданого, и свиданием с глазу на глаз с человеком, которому она отдала свою девственность, она бы, естественно, предпочла Валентина. Элинор не сводила глаз с часовой стрелки. Как только прошло пять минут, она извинилась и, отказавшись от предложений сопровождать ее, направилась на балкон, чтобы подышать свежим воздухом.

Вечер был прохладный, поэтому больше никто не отважился выйти на воздух в поисках относительного уединения. Она оказалась там, в полном одиночестве. Великолепно! Видно, ему подвернулось под руку что-нибудь более интересное. Она повернула назад к балконной двери.

— Уже уходишь?

Валентин материализовался из тени в конце увитого диким виноградом балкона. Элинор сосредоточила силы на том, чтобы нормализовать дыхание, но взять под контроль учащенное сердцебиение, так и не смогла. Ну что ж, он все равно не подойдет настолько близко, чтобы заметить это.

— Я пришла, — сказала она. — Что тебе нужно?

— Я хочу извиниться.

— Да что ты? Но ведь ты даже не знаешь, почему я на тебя рассердилась.

Его чувственные губы тронула улыбка.

— Нет, не знаю, но это едва ли имеет значение. Я рассердил тебя, сам того не желая, и уж никак не хотел, чтобы ты плакала. Прости.

Элинор бросила на него сердитый взгляд.

— Откуда ты знаешь, что я плакала? Валентин прикоснулся к синяку на челюсти.

— Шарлемань мне сказал.

Она обеими руками закрыла рот.

— О Господи! Значит, вот куда Шей поехал вчера вечером. Я не просила его об этом.

— Тебе и не нужно было просить. Так ты принимаешь?

— Принимаю — что?

— Мои извинения.

— Тебе незачем об этом спрашивать. Он приблизился на полшага.

— Я просто хочу узнать, Элинор, мы с тобой по-прежнему друзья?

Она склонила набок голову, пытаясь понять, искренне он это говорит или опять затеял какую-нибудь игру.

— Почему тебя это волнует? Ты ведь… — Элинор огляделась вокруг и понизила голос, на тот случай если кто-нибудь стоит неподалеку от балконной двери: — Ты уже овладел мной, так что можешь переключить внимание на следующий объект. Ведь обычно ты так и поступаешь?

— Ты ревнуешь? — спросил он, подходя еще на шаг ближе. — Я думал, что та ночь была для тебя моментом свободы, твоим приключением…

— Я больше не хочу никакой свободы, — заявила Элинор и, в смятении повернувшись к нему спиной, стала смотреть в сад. Валентин заговорил о ревности. Конечно, ей не нравится, что его постоянно тянет к разным женщинам, но как признаться в том, что ее влечет к нему.

Валентин схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. Она и охнуть не успела, как он завладел ее губами. Желание горячей волной пробежало по ее телу. Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему, упиваясь его жаром и прикосновением губ.

Он целовал ее, пока она могла дышать, потом медленно поднял голову.

— Извини. Так о чем ты говорила? — пробормотал он, не отрывая взгляда от ее губ.

— Я… мне… я не помню, — честно призналась она.

— Насколько я помню, ты хочешь что-то больше, чем момент свободы, — заметил он, проведя большим пальцем по ее нижней губе.

— Да. Я хотела сказать, что не жду, что ты мне это обеспечишь. Я и без того уже злоупотребила твоей благосклонностью.

— Сложная ты женщина, — пробормотал он, снова целуя ее. — Я хочу тебя. Если это та свобода, которую ты имеешь в виду, то мы найдем для нее какое-нибудь укромное место.

— Здесь? — спросила она, менее шокированная его словами, чем можно было бы ожидать.

Валентин судорожно сглотнул. Господи, ведь если он будет настаивать, она готова согласиться. А он хотел ее. Однако за ней следят слишком много глаз, и кто-нибудь непременно их обнаружит. Мельбурн его пристрелит. Но еще больше его беспокоила Элинор, которая будет обесчещена и выйдет замуж за Ноулвилла. Или — что для него совсем невыносимо — за Трейси. Он нахмурил лоб. Кто-нибудь из них двоих должен мыслить здраво, причем, очевидно, это придется сделать ему.

— Не здесь. Я найду подходящее место.

— Ты не должен упускать момент, — сказала она и, подняв руку, пригладила прядь волос, упавшую ему на лоб.

От этого жеста его бросило в дрожь.