Грех - имя твое, женщина (СИ)

— Нет. Пусть занимается своим делом, — взревел Слюсаренко. — Это мое торжество и я тут указываю что делать.

— Девушка, уйдите, — продолжил настаивать второй мужчина. Я замялась на пороге, не зная как правильно поступить.

— Думаешь, Герман, ты можешь мною помыкать? — у Слюсаренко чуть ли не пена изо рта пошла. — Я тебе сейчас покажу.

И мужчина полез за пояс брюк и выхватил… пистолет. Не очень большой, но одного его вида было достаточно, чтобы испугаться. Что я и сделала, вскрикнув.

— Виталий, спрячь пукалку, — Герман выставил вперед поднятые руки, призывая к послушанию.

— Что? Сразу проняло? Теперь понимаешь, кто тут главный? — Слюсаренко был пьян и от этого в несколько раз опаснее.

— Виталий, я все понял. Ты главный, — Герман медленно, но верно надвигался на Слюсаренко. — Отдай пистолет.

Однако депутата это еще больше разъярило, у него разве что пар из ноздрей не повалил.

— Ты, мудак, думаешь, что мною можно командовать, ан нет, не на того напал, а ну назад. Я сказал назад, — принялся размахивать пистолетом Слюсаренко.

— Виталий, все хорошо. Успокойся, — Герман попытался опять приблизиться к пьяному сумасшедшему.

— А ну назад, — махнул мужчина пистолетом. — Сядь в кресло. Я, сказал, сядь. Теперь я тобой командовать буду, — Герману ничего не оставалось делать, как послушаться указаний. — Хватит. Надоело. Ты думаешь, я не знаю, как ты насмехаешься за моей спиною?

— Виталий, давай отпустим девушку и с тобой нормально поговорим? По-мужски.

Я стояла с подносом ни жива, ни мертва, надеясь, что про меня забыли.

— А я значит с тобой не по-мужски сейчас разговариваю? А ты давай к нему. Быстро, — и дуло пистолета качнулось в мою сторону. — Как тебе девочка? Нравится? — вопросы были обращены ко второму мужчине.

Я переместилась ближе к Герману, как и велел Слюсаренко.

— Причем тут это?

— А ты не помнишь? — язвительно поинтересовался мужчина, с вызовом смотря на Германа.

— Что я не помню? — удивился тот, напряженно сидя в кресле.

— Ты же у нас поборник морали, ты против насилия, а теперь посмотрим, как это же насилие будешь совершать ты сам, — радостно оскалился Слюсаренко.

— Виталий, успокойся. Не стоит делать того, о чем ты потом пожалеешь, — Герман внимательно смотрел на собеседника.

— А это мы еще посмотрим, кто пожалеет, а кто нет, — расхохотался мужчина. — Поставь поднос, — приказал он мне.

Я незамедлительно сделала все, что от меня требовали.

— А теперь подошла к нему, — Слюсаренко мотнул пистолетом в мою сторону.

Каждый раз стоило мне в прямой видимости увидеть чернеющее дуло, как все внутри переворачивалось.

— Что ты задумал? — Герман не понимал поведения Слюсаренко.

— Ну что, братишка, поиграем? — довольно произнес мужчина.

Я бы никогда не подумала, что эти двое могли быть родственниками, настолько они были непохожи друг на друга.

— Виталий, давай поговорим.

— Поздно, — мужчина упивался свой властью, которое вправе было подарить только оружие. — А ты на колени.

— Простите?! — я даже опешила от услышанного.

— Сосать сейчас будешь у нашего красавца.

— Что? — в два голоса произнесли мы.

— Что слышали, — Слюсаренко был просто счастлив.

— Виталий, угомонись, — начал Герман, пытаясь встать.

— Рот закрой и сядь, а то заставлю, чтобы ты ее оттрахал при мне. Думаешь, не сделаешь? Оттрахаешь, как миленький. Ты же хочешь, чтобы она осталась жива? Или грех на душу возьмешь? Решай. Я не шучу.

Герман молчал.

Я с надеждой смотрела на мужчину, начиная понимать, что все это не кошмарный сон, все это происходит со мной, здесь и сейчас. На лице Германа читалась борьба. Он не принимал ни одного из предложенных вариантов.

— Итак, что ты выбираешь из двух зол. Я считаю до десяти, — Виталий поигрывал пистолетом, глаза мужчина опасно блестели. Он явно хотел, чтобы Герман отказался и тогда он бы возложил вину на мужчину, якобы тот не смог перебороть себя.

Я еще раз взглянула на Германа. В его глазах светилась решимость. Он явно готовился к броску. Вот только к чему он приведет? Моей или его смерти?

А Виталий уже начал свой отчет, все ближе и ближе приближаясь к той черте, после которой возврата уже не будет. Он ликовал. Он упивался своей властью. Он чувствовал себя королем Марокко. Я видела подобное выражение лица у Игоря, тот тоже любил чувствовать себя вседержителем мира.

— Я сделаю это, — мой голос тихий и напряженный прозвенел, словно набат в горящей деревне.

— Ты сделаешь что? — со змеиным шипением поинтересовался у меня Виталий.

Время как будто замерло, а воздух в беседке остановился. Даже паук, свивший под потолком свою паутину, и тот перестал перебирать лапками, ожидая моего ответа.

— Я сделаю ему минет, — кивнула головой в сторону Германа.

— Вот, я всегда говорил, что все бабы шлюхи. И это очередное подтверждение, — противно заржал Слюсаренко.