– Господи! Всемилостивый Боже! – от чистого сердца кричала его Душа. – Прости Ты нас оболтусов и идиотов! Учишь ты нас, учишь, а мы как были зверье зверьем, так и остались! Ты нам такую красивую Землю дал для жизни, а мы ее всю загадили! Ты нас учишь любить друг друга, а мы уничтожаем себе подобных на каких-то диких войнах! Ты Любишь и учишь нас Любить и искать свою половинку, а мы извращаем Любовь и превращаем ее в эгоистическое обладание. Мы придумали мерзкое и противное, похотливое и похабное слово «секс»! Ты нам мозги вставляешь, а разве мы это слышим? Мы только сами себя слышим! Мы пакостные, мелочные, завистливые, грязные и душою нашей и телом. Мы эгоисты! Мы никогда не научимся подставлять щеку, мы умеем только дать кому-то в глаз! Мы даже родителей своих забываем, звонить им забываем. Любить их забываем. А наши дети? Они рождаются или потому что мы уже нагрешили и браком закрываем людские языки, или по пьяни наварганили мы их, отпрысков наших, хорошо, если в браке. А как мы живем? Молодые женщины вместо того, чтобы рожать здоровых детей, рождают дебилов, бросают их нищим бабкам, а сами дохнут под забором, нажравшись ханки! Куда же это все годится? Как ты нас терпишь, таких отвратительных тварей?! Господи! Прости меня, Господи! Прости, что я такой же, как все, хам, сволочь и дурак. Прости, что вместо того, чтобы любить, занимался всякой ерундой! Ты действительно дал мне талант, а я торговал им за деньги налево и направо, гонялся за славой и известностью. Бегал по коридорам Останкино в поисках медных труб! Ты мне подарил Золотую Богиню, Алену, а я побежал на поводу всяких присушек и заговоров за Аллой. Таскался по черным местам, по сатанинским подвалам. Читал такие бесовские книги, которых и в руках-то держать противно! Прости, меня, Господи, за то, что женился не на ровне своей! Прости, что этим дал ей возможность делать из меня раба. Я, Личность, стал половой тряпкой! Ты меня создал для творчества! А я, вместо того, чтобы развиваться, погнался за мишурой, за проклятым золотым тельцом, за славой, будь она неладна. Господи, помоги мне понять себя, помоги мне стать чище и лучше. Впусти меня в сердце твое и в Храм твой. Помоги мне найти мою Любовь! Господи! Как там в молитве. Дай нам хлеб твой сегодня, прости нам все наши прегрешения, наши долги Тебе. Избавь нас от всякой нечисти, от сатаны, от мерзостей непристойных на все века избавь! Прости нас, если в Тебе еще осталось на нас терпение…
Саша очень долго стоял на коленях перед крестом и все говорил, говорил, говорил… все, что шло на ум. Он чувствовал, как вместе с его бессмысленной и сбивчивой речью душе становится все легче и легче! Ему стало казаться, что она воспрянула в его груди и зашевелилась. Что ей стало там просторнее и легче дышать и быть. Слезы текли сами по себе, Саша даже не вытирал их…
На улице вовсю светило солнышко, стайки воробьев дрались за корочку хлеба, ошалело цвели тюльпаны разными цветами радуги на фоне оттеняющих их желтых нарциссов, сирень набирала почки, а Саша почти час или два сидел на скамейке у Церкви Всех Святых и не мог подняться. На него навалилась такая истома, такая благодать, что не было сил шевелиться. Его душа витала над ним, размахивая беленькими крылышками, как воздушный шарик, и источала Миру миру. Он смотрел в небо, голубое, голубое и вдруг его посетила совершенно шальная мысль: а не написать ли ему какой-нибудь церковный реквием. В душе тут же запел басом орган, он как будто ждал этой его мысли.
Сашу подхватило со скамейки и понесло домой. Орган всю дорогу пел в его груди громко и мощно! Ноты нанизывались сами на себя и складывались в музыку. Она звучала очень ярко, ему казалось, что на всю Москву…
Он не мог оторваться от инструмента два дня. То, что получилось, нравилось ему самому. Хотя из всех критиков, самым противным был именно он, точнее то, что сидела внутри него. Но сегодня его Я торжествовало и подпевало внутренним голосом, повторяя все самые красивые места…
Вечером он зазвал к себе Люду на чашечку шампанского в честь его свободы и музыкального подарка, который сделал ему Господь! Именно Господь! Она могла бы оценить честно, как ему казалось, то, что получилось.