Грех жаловаться. Книга притч с извлечениями из хроник

Одному погибель‚ а другому превознесение.

Талица оживела и народилась заново. Дань платили Оболдуеву и всякие потуги‚ а он наказание чинил без пощадения‚ яростью пыхал‚ лютостью наквашен‚ смрадные пары испускал: старость помрачает разум. Уж головой запромётывал и ногой запинался‚ воды испускал на постель‚ но жевал губу в несытости своей‚ вздыхая по сгинувшей злодей-девице‚ а по деревням лютовали сотские‚ отбирая девок для барского ложа. Гробный старик‚ вытертый и облезлый‚ – во всякий вечер возглашать повелевал по-царски‚ отправляясь на блудное хотение: "Время тебе‚ государь‚ к своему делу идти!" И ко всякой ночи запирался накрепко, в пугливом ожидании неистового Оплечуева.

Пора праздник праздновать о столь дивной победе‚ триумфальными воротами почтить‚ – да где же герой? На небесах нет Оплечуева и в преисподню не сошёл. Кто говорил: сгинул кавалер-майор. Кто: пошел‚ куда глаза понесли... Проток выпадал из болота‚ мелкий, на камнях перебористый‚ кипел полноводный ключ-студенец‚ а возле того ключа‚ в краю достойного умолчания, рос дуб‚ толст и высок. Под дубом стоял топчан. Ножки у топчана – в плошках с водой‚ чтоб мураши не наползли. Лежал на топчане лицом к выспренным пространствам‚ наливался восторгом блаженный гиперборей Василий Савельев сын Оплечуев – в расслаблении и выцветании от ран.

Было оно так. Девка Марфутка высмотрела из куста‚ как вышли к Талице несытые фуражиры. Огляделись. Ружья подкинули. Залп дали недружный. Индюшка – птица квелая – от шума полегла неживой‚ козел Иринарх в леса ускакал к рыскучим зверям‚ а дозорщики на валу устояли. Со второго залпа мужиков постреляли‚ Оплечуева с коня сбили и раненого додавили‚ пограбили и пожгли избы. Девка Марфутка подобрала его на поле‚ взвалила барина на закорки‚ поволокла в Затенье через моховые‚ окончатые болота: от пня горелого на дуб без макушки‚ от осины виловатой к засечке на березе‚ где хляби‚ грязи вязучие‚ душная вода в загнивании‚ кишение змей в травах.

Обмыла его. Оглядела. Рука попорчена. Плечо посечено саблей. На голове рана пробойная. Зрение потухло у Оплечуева. Образ лица потускнел. Порча от отбития внутренностей, недуг огненный, ума повреждение, – с ним и потомство пресекается.

Лежал – возглашал по-писаному:

– Государыня девица‚ и ты ныне возрадуйся! Вот мы пришли‚ королевна моя‚ в чистые поля‚ под частые звезды, полетные облака‚ в пристанище непуганых птиц. Благоухает земля‚ пестрыми цветами разукрашенная. Реки изливаются сквозь дубравы‚ от водного напоения земля плод приносит. Жить станем безотходно посреди дивных чудес: по весне пить сок березовый‚ в грозу окунаться в лесные воды‚ малину собирать в кузовках‚ по снегу катить в саночках-малеваночках. Утешимся с тобою безо всякого утеснения‚ своими трудами услаждаясь‚ и умирать станем единственно – от пресыщения жизнью...

Девка Марфутка уходила по деревням кусочничать: кто корку подавал‚ кто лист капустный‚ а где у кур нагребала тайком, из корыта‚ в горсти проносила через болота. Еды было мало‚ и оттого не ела сама в лукавом бережении. Подержит корку во рту: "Я сыта"‚ Оплечуеву отдает. Девка дурна и черна‚ а сердцем добра.

Оплечуев сосал ту корку‚ возглашая лучезарно‚ а Марфутка внимала с почтением и мураши тоже:

– Текут две реки по свету‚ всего их две. Печальная река истекает на полуночье‚ неуклонно впадая в старость‚ и кто отопьет от воды ее‚ плачем исходит остаток дней. Радостная река течет на полдень, у истоков выпадая из детства‚ а кто окунется в воды ее‚ отрешается от всяких желаний‚ заново проживает отошедшие годы‚ молодея без меры до полного пропадания...

Когда Марфутка задерживалась в походах‚ вода в мисках высыхала‚ мураши забирались на Оплечуева‚ щекотали щеки и шею‚ но он их не ощущал‚ ибо жил отныне в блаженном краю вымыслов:

– Королевна, жена моя добронравная‚ всякими добродетелями украшенная: смирением‚ молчанием‚ послушанием‚ доброумием‚ рукоделием. Получшею и поздоровею для поятия жены своей‚ дабы растить детей‚ душевную пользу иметь и лиха избывать...

Тот день был тепл и тих. А впереди подступала осень: морось‚ бус‚ сыпуха‚ дожди заливные‚ грязи черные‚ небеса мглисты и темны. Проглядывала впереди зима: град крупкой‚ метель-поползуха‚ лед толст по замерзлым водам‚ лес‚ ветрами истуженный.

Чуть живу быть, и хватит.

Спрашивал в забытье ума своего:

– Где красоты лица? Где вознесенная выя и безумие юностное?.. Государыня девица‚ станешь по мне скорбеть?..

Девка Марфутка в слезы:

– Стану‚ барин! Дам тебе последнее целование‚ обреву‚ воюшкой обвою‚ до смерти пребуду в девической чистоте...

– Ну и ладно‚ – говорил в утешение. – Скорбь ваша на радость переложится...

Успокоенно закрывал глаза – от мира сего в блаженный покой‚ и вода пооскудела в роднике.

Сказка вся‚

И врать больше нельзя.

Кто слушал‚ тот скушал‚

А кто сказал‚ тот слизал...

15

Пройдет время несчитаное.

Явятся народы неведомые.

Отопрут заветный комодик‚ усмотрят шкатулку под красной кожей‚ вынут бумаги стопку‚ пролистнут наугад: