Грех жаловаться. Книга притч с извлечениями из хроник

Пришел поезд и ушел поезд, как оно и положено, а на перроне остался незнакомец, что стоял на коленях и бил поклоны лбом об асфальт.

Рядом стоял саквояж с иноземными наклейками.

– Родина! – взывал незнакомец на понятном всем языке. – Я вернулся к тебе, родина! Ты слышишь? Баламут вернулся! Толсторожий дурень!

Был он старенький уже, но упитанный, круглоголовый, круглобокий и ненашенский, в клетчатых штанах до колен, в клетчатых гетрах , в клетчатой шляпе с перышком.

– Родина! – уговаривал. – Прости меня, родина! Не упрекай и не осуждай! Старого учить, что мертвого лечить.

Возвышался в остолбенении шпрехшталмейстер Шелудяк, глупый и величественный, завидуя незнакомцу без осознанной пока причины.

– Передайте всем, – попросил тот с колен. – Вывезен еще ребенком. Фамилия – Баламут. Разума нет, только дурости много. Прошу политическое убежище.

– Баламут! – объявил Шелудяк на весь цирк. – Разума нет! Просит политическое убежище!

Незнакомец шустро вскочил с колен и пошагал через площадь.

В кафе.

Перышко на шляпе покачивалось над головой задорным петушиным гребешком.

– Что вы едите? – спросил у Дурляя, который закладывал пищу за обе щеки.

Дурляй не удивился. Ему было некогда. На тарелке лежала еда, и на беседы он не разменивался.

– Курица, – определил незнакомец и попросил у официанта: – И мне курицу.

Официант обмер.

– Вам... – пролепетал. – Не положено...

– Родина, – укоризненно сказал незнакомец. – Неужели твой блудный сын не заслужил курицу? Я заплачу, родина. В иностранной валюте!

Официант не был уполномочен от имени родины и еды ему не принес.

Незнакомец постоял, поглядел на Дурляя, подрожал в раздумье перышком, а потом взял с тарелки курицу и разорвал надвое.

– Извините, – сказал. – Баламут голоден. Вы не возражаете, если я съем половину?

– Добавки! – прохрипел на это Дурляй и ему принесли еще.

Дурляю полагалась добавка, потому что отбоя пока не было, да и не могло быть.

И это путало весь сценарий.

Виолончелистка Перекусихина допила мелкими глоточками газированную воду с сиропом и делала вид, что пьет дальше.

Уполномоченный Ржавый стоял на четвереньках под низкой платформой и дрожал от надвигавшейся ответственности.

Тулунбек Шарапов сын Сарыхозин лопался от напора мочи в станционном туалете, но без сигнала не облегчался.

Беззаботный Дурляй закладывал пищу без остановки, пользуясь случаем, добавку за добавкой, и щеки отвисали мешками по брючный ремень.

Бравый пожарный Непоседов так и сидел в кузове перед закрытым шлагбаумом, а вдалеке догорало обреченное здание, которое поджигали всякое утро для пущей убедительности и тут же – всякое утро – тушили.

– Родина! – заблажил незнакомец, догладывая курицу. – До чего хороша, моя родина! Баламуту на радость!

Журналист Лопотун листнул газету, как и положено по сценарию, поглядел с интересом.

– Крутился, – сообщил ему незнакомец. – Всю долгую жизнь. Как черт на примусе. А тут! Хорошо-то как! Приветливо и несуетливо!

– Хорошо, – согласился Лопотун. – Это нас и пугает.

– Ну да?! А почему?

– Хорошее долго не бывает, – пояснил популярно. – Мы к этому не приучены. После каждого хорошего непременно ждем плохое.

– Нет-нет, – запротестовал незнакомец. – Сейчас хорошо – всегда будет хорошо. Поверьте старику Баламуту! У него опыт!

– Давненько же вы отсутствовали, – отметил Лопотун и глотнул кофе, тоже по сценарию.

Отбоя всё еще не было, и невеста по кличке Начинка терзала в подъезде безответного жениха, радуясь долгой паузе. Швейцар на площади рисовал пейзаж. Глазной врач смотрел вдаль из кабины паровоза. Дети в автобусе пели с хрипотой утвержденный куплет. А клоун Балахонкин болтался в люльке над бездной, в компании верных своих товарищей и жадно глядел вниз.

Назревал грандиозный цирковой номер.

Всем на удивление!

Тут что-то грохнулось в отдалении и вскрикнуло пронзительно. Это упал со столба дежурный электрик, который на самом деле был учителем пения и не продержался на высоте долгое время.

И всё пошло наперекосяк.

Незнакомец гулял по площади, походя разрушая запланированную идиллию.

– Что это вы надумали? – пожурил органиста Всячину, который изучал расписание несуществующих поездов. – Не уезжайте отсюда. Не надо. Поверьте на слово: того не стоит. Ни-ни!

– И то, – согласился Всячина и пошел в кафе.

– Не мучайтесь, – пожалел Перкусихину и бросил в автомат монетку. – Выпейте еще. Баламут угощает.

И автомат – себе на удивление – выдал за иностранную денежку дополнительный стакан газированной воды с двойным сиропом.

– Мерси, – сказала Перекусихина по-ихнему и села в кафе за столик.

Гулять так гулять!

– Ку-ку, – игриво позвал незнакомец и заглянул под платформу. – Я вас нашел. Вылезайте!

Уполномоченный Ржавый переступил на четвереньках, спросил строго:

– Фамилия?

– Фамилия у меня стыдная. Звать – Баламут.

– Род занятий?

– По миру носило. К каждой дырке гвоздь. Денег было – что у дурака махорки.

– Как вышли из вагона?

– Тяга, – пояснил. – Неодолимая. Прошел сквозь стену. Вернулся на родину, на незаслуженный отдых.

– Кто разрешил? – подпугнул Ржавый. – Кто допустил? Почему без конвоя?