Грехи дома Борджа

Я сразу поняла, что мы не в Тиволи. Там я часто бывала с донной Лукрецией, которая любила этот городок и не уставала повторять, что затмит императора Адриана и однажды построит себе здесь виллу. Мы выбрались из экипажа и размяли затекшие конечности во дворе крепости, непохожей на дом, построенный для удовольствия. Нас окружали те же самые приземистые толстые стены, на которые жаловалась монна Ванноцца, описывая Субьяко, а жилые помещения оказались круглыми башнями с узкими прорезями для лучников вместо окон. Пусть навесные наружные стены стали последним словом военной науки, зато внутренним зданиям было по меньшей мере несколько сотен лет. Старую кладку покрывал мох и пятна сырости, издали они казались текущими слезами.

– Непи, – произнесла монна Ванноцца, протягивая руки к темно-голубому небу и сверкнув драгоценностями в лучах гаснущего солнца. – Этот мальчишка никогда не выполняет своих планов. Мне, наверное, даже не хватит теплых вещей.

Непи. Сердце подпрыгнуло, когда я вспомнила мадонну в Бельфьоре, как хрустели под ее босыми окровавленными ступнями осколки стекла и керамики, а она металась и кричала, словно Чезаре мог ее услышать в Урбино. «Ты обещал. В Непи. Клялся, что не станешь вмешиваться». Я огляделась по сторонам. Башни без окон отбрасывали глубокую тень на двор, где было полно людей, животных, повозок и экипажей. Что скрывали эти башни? Мой взгляд остановился на паланкине с зашторенными окошками в окружении охранников: он неподвижно лежал в центре всей этой суеты. Какие слова слышали эти камни, какие дела там творились с первыми проблесками света, проникавшего сквозь узкие щели?

Монна Ванноцца, наверное, заметила, куда я смотрю, потому что пронеслась мимо меня так близко, что задела юбками мои голые щиколотки, отдавая распоряжения охранникам. Те принялись неуверенно переминаться с ноги на ногу, но с места не сдвинулись, чтобы их выполнить. На помощь пришел Микелотто. Он отъехал от группы мужчин, устанавливавших небольшое орудие перед самой высокой из четырех башен крепости, приблизился к паланкину Чезаре и раздвинул занавески.

Сестра Арканджело, обучавшая нас в монастыре рисунку с натуры, обычно пользовалась деревянной фигурой на шарнирах. Однажды мальчишка, который должен был наполнять чернильницы, ослабил все винты, поэтому, как только сестра Арканджело пыталась усадить куклу, она тут же валилась во все стороны. Вот кого напомнил мне Чезаре, когда двое охранников сцепили руки в замо́к, а двое других вынули его из паланкина. Они держали больного под мышками, но его руки безжизненно повисли, а голова наклонилась набок. Остриженная голова, вместо кудрей – темная неровная щетина.

Я услышала крик боли, после которого внезапно наступила тишина. Все прекратили свои дела и повернулись ко мне – прачки с открытыми ртами, прижимавшие к груди стопки белья, мулы с печальными глазами и подвижными ушами, здоровяки-швейцарцы из пехоты и пара карликов в шутовских колпаках с колокольчиками и палками в руках, готовые в любую секунду выкинуть коленце для своего хозяина. Кормилица Камиллы ласково опустила руку мне на плечо. Значит, это я кричала? А я думала, он.

– О Боже, Виоланта, – прошептал Джованни, просовывая свою ладошку в мою, – что с нами будет? Я по-прежнему останусь с герцогом Камерино?

Я пожала маленькую ручку, подумав: то, что должно произойти, уже происходит. История – это не депеши из других миров и не сухие наблюдения Геродота, Плутарха или Тита Ливия, которые я когда-то изучала вместе с братьями. Это и есть теперешний маленький печальный хаос, полная неразбериха. В ней смешались оторопевшие женщины, дети, собаки и леопарды в клетках.

– Не волнуйся, – сказала я, потому что волноваться было бессмысленно.