Грехи дома Борджа

До Порто-дель-Пополо мы доехали быстро, учитывая толпу на узких улицах и размер нашего кортежа с его конными и пешими воинами, багажными повозками и особыми клетками на колесах, в которых Чезаре перевозил своих леопардов для охоты. Там мы остановились – видимо, чтобы встретить дона Просперо. Ему, как пояснила монна Ванноцца, было запрещено пересекать границу города, поскольку он возглавлял испанскую инфантерию. Дон Просперо предоставил свою виллу в Тиволи Чезаре, чтобы ускорить его выздоровление, и туда, как сообщила мне монна Ванноцца, мы сейчас и направлялись.

Пока она все это объясняла, дверца кареты резко распахнулась, и появилось лицо дона Джоффре. Его головной убор был украшен бриллиантом, ярко сверкавшим на солнце.

– Пойдешь со мной, – сказал он, указав подбородком на Доротею.

Она изумленно нахмурила тонкие брови, но, не задавая вопросов, повернулась к монне Ванноцце, чтобы забрать дочь. Проведя два года рядом с Чезаре, она, полагаю, привыкла к необъяснимым приказам и внезапным переменам планов. Хотя все, что он делал, было наполнено для Чезаре глубоким смыслом, а остальным его действия казались бессмысленными, чего он и добивался.

– Ребенка оставь, – велел дон Джоффре. Его голос звучал грубее, чем у брата. Видимо, он не потрудился его поставить. Я решила, что дон Джоффре – ленивец.

– Но… – Доротея вцепилась тонкими бледными пальцами в ребенка.

Увешанные кольцами пальцы монны Ванноцци сделали то же самое. Сразу было ясно, какая мать одержит верх на этом Соломоновом суде. Поддержка высших сил может превратить любой фарс в справедливое дело.

– О ребенке позаботится моя досточтимая матушка, у него будет кормилица. А ты, женщина, нужна своему мужу, хоть он и старый дурак. Однако он не желает мириться ни с какими напоминаниями о твоем пребывании у герцога. Не волнуйся, я уверен, он еще наградит тебя детишками, если до сих пор не порастратил пороха.

Дон Джоффре обменялся с матерью усмешкой. В глазах Доротеи мелькнули слезы, а когда она моргнула, они пролились, добежав до уголков красивого рта. Я с силой сжала Джироламо, и он начал вырываться и кряхтеть, а я тем временем поблагодарила Создателя за то, что он сделал меня такой упрямой, а также наделил донну Лукрецию совестью. Со мной так не поступили бы. И у Джироламо не было кормилицы.

– Пошевеливайся, Дотти! – крикнул дон Джоффре. – Тебя ждут гости из Венеции, а то в обществе моего братца им не по себе. – Он хохотнул. – По-моему, они решили, что он восстал из мертвых.

– Джоффре! – Монна Ванноцца отняла одну руку от малышки Камиллы, чтобы перекреститься.

Поговаривали, будто в свое время она позировала с маленьким Чезаре на руках для скульптурного изображения мадонны и ребенка, а позже запретила выставлять статую на обозрение, считая святотатством. Вспомнив об этом, я почувствовала острую жалость к этой женщине и попыталась умилостивить ту злобную силу, что накрыла ее дитя тенью смерти.

Доротея все никак не могла решиться на последний шаг. Руки ее трепетали, взгляд блуждал, словно она боялась взглянуть на дочь. А ребенок будто уловил настроение матери или моего капризного сына и начал плакать. Тогда Доротея, завыв по-звериному, бросилась из кареты на дона Джоффре, словно собираясь повалить его на землю, но, несмотря на высокий рост, она была женщина слабая. Дон Джоффре от неожиданности покачнулся, однако быстро пришел в себя и схватил Доротею за руки. Она долго вырывалась – я даже подумала, не сломала бы она себе руки, – а потом внезапно силы покинули ее. Доротея обмякла, опустила голову, колени у нее подкосились, и она не упала только потому, что ее крепко держал дон Джоффре.

– Вот и ладно, – сказал он, – так-то лучше. Теперь пошли.

Он развернул Доротею к началу кортежа и увел с собой, придерживая одной рукой за шею, а она семенила, спотыкаясь, рядом и оставляла в пыли узкие следы ног.

Я наклонилась и поцеловала сына в макушку. Никогда, мое сердце сказало ему, никто никогда не сделает этого с нами.