Грехи дома Борджа

Туфли из розового атласа были расшиты крошечными изумрудами и жемчугом. Я взяла их в руки, чтобы рассмотреть работу, просто из любопытства. Сильно поношенные туфли – каблуки стерты, носки сморщены, на одном виднелось темное пятно, похожее на запекшуюся кровь. У меня сжалось сердце, когда я вспомнила, как часто мы все танцевали до кровавых мозолей, а на следующий день сидели, задрав ноги вверх с примочками на пальцах, и сплетничали, готовые с наступлением вечера снова пуститься в пляс. И так повторялось без конца, словно восходы и закаты. Молния ослепила меня. Вцепившись в туфли, я считала секунды между молнией и громом, пока ждала, когда вернется зрение, и ощупывала пальцами вышивку, острые мыски, изгиб каблуков. И тут я обнаружила еще кое-что. Подошвы туфель оказались с трещинами, нет, разрезами крест-накрест.

Я отшвырнула туфли, будто они обожгли мне руки. Во внезапно наступившей тишине после раскатов грома я охнула и забормотала, отрицая очевидное. А когда покачала головой, мне показалось, будто у меня хрустнула шея. Подхватив старую одежду, я бросилась вон. Даже не остановилась, чтобы запереть дверь, а вслед мне несся лихой свист швейцарцев, прорывавшийся сквозь шум в ушах и стук каблуков по каменным плитам.

– Кто она? – У его дверей не стояла охрана, и никто не помешал мне ворваться в спальню и выпалить наболевший вопрос. – Кто эта Лючия?

Ставни были прикрыты. За окнами грохотал гром, сотрясая створки своей мощью. Монна Ванноцца сидела при зажженных свечах с пяльцами на коленях. Она повернула ко мне бледное лицо, почти скрытое объемным капюшоном, и спокойно смотрела большими, как у совы, глазами.

– Он спит, – сказала она так, точно его не мог разбудить гром, или мой крик, или стук двери. Словно он не мог лежать за опущенным пологом и слушать грозу, шипение и потрескивание тающей свечи, скрип иглы, проходящей сквозь канву, собственное сердцебиение или демона, нашептывающего в ухо. А ведь она сама с такой гордостью рассказывала мне о его необыкновенном слухе. Монна Ванноцца оглядела меня и презрительно усмехнулась. – Мало того, что ты дерзкая, так еще, оказывается, и воровка?

– Его светлость разрешил. И сам дал ключ. Вы же видели, какое на мне было платье, а туфли… Грядет зима. К тому же донне Лукреции эти вещи не понадобятся, она ведь теперь замужем.

Последнее замечание монна Ванноцца предпочла пропустить мимо ушей.

– Не заговаривай мне зубы, я вижу тебя насквозь. Сейчас же верни вещи туда, где взяла. Я запрещаю тебе появляться перед моим сыном в одежде оборотня. Потрясение может убить его.

Я расправила плечи и сжала кулаки, чтобы унять дрожь в руках.

– Здесь распоряжается ваш сын, госпожа, не вы. Я переоденусь, только если он прикажет.

Я не стала дожидаться ее ответа. Мне хотелось, чтобы Чезаре поспал, проснулся завтра и снова стал самим собой – сильным, ироничным, властным. Я боялась его слабости и разговоров о демонах гораздо больше, чем когда-то боялась ужасного герцога, который подмигивал мне во время отвратительного представления и смешил меня. Мне хотелось расспросить его о Лючии и в ответ услышать гладкую и забавную ложь.