Грехи дома Борджа

Мой срок приближался, но само ожидание, казалось, поглощало все силы. Даже когда мадонна пришла в комнату для родов, держа в руке кисет из зеленого бархата с золотым гербом Чезаре, у меня в душе шевельнулось лишь праздное любопытство. Спина болела, в груди пекло и ныло, ноги отекли так, что пришлось навалиться на Анджелу – иначе я бы упала, кланяясь мадонне. Сыпь распространилась на локти, и кожа чесалась невыносимо. Мне очень хотелось выкупаться в прохладной воде, но об этом не могло быть и речи, поскольку холодная вода могла повлиять на мои шансы родить мальчика. К этому времени, если быть честной, воспоминание о Чезаре и о кратком миге блаженства, что он мне доставил, вызывали скорее раздражение, чем сентиментальные чувства.

– Столяры принесли колыбель, – сказала мадонна, запихивая мыском туфли под дверь пухлый матерчатый валик, защищавший от сквозняков. – Жаль, ты не можешь ее посмотреть, она слишком большая, чтобы разместить здесь с удобствами. К тому же дверь придется держать открытой слишком долго. На столбиках вырезаны херувимы, а балдахин раскрашен под весеннее небо с птичками и пушистыми белыми облаками. В колыбельке есть хитрое приспособление, позволяющее качать ее ногой почти без усилий. Мы опробовали ее на Фонси. Он весит примерно столько же, сколько новорожденный. Лебяжьего пуха собрали и очистили на два одеяльца, так что, дамы, теперь поменьше сидите за картами и почаще беритесь за иголку с ниткой.

Послышались возгласы согласия, сопровождаемые мягкими шлепками карт о столешницу.

– У меня кое-что есть для тебя, – продолжила мадонна, протягивая маленький бархатный мешочек. – Открой, – велела она, видя, что я поглаживаю и прощупываю его пальцами, надеясь вопреки логике и разуму найти в нем письмо.

Я ослабила затянутый золотой шнурок, сунула внутрь руку, и мои пальцы сомкнулись на камешке размером, наверное, с яйцо жаворонка, прикрепленном к красивой золотой подставке, усыпанной бриллиантами. Пока я вытягивала его из кисета, он издавал тихое шипение, словно прилив, набегающий вдалеке на мелкую гальку.

– Это орлиный камень [37] , – объяснила мадонна, когда я поднесла к пламени свечей молочно-водянистый кристалл, в пустой середине которого плохо просматривались крошечные песчинки. Они сверкали и шипели, стоило мне наклонить или перевернуть камешек. – Вот видишь, он похож на крошечную утробу, наполненную блестящими семенами. Он благотворно влияет на беременных, уменьшает боль при родах. Его прислал мой брат. Амулет сделает так, что у тебя родится чудесный ребенок. Только носи его всегда на правой стороне.

Не успела мадонна это сказать, как я сообразила, что она все придумала. Нашла камень у какой-нибудь знахарки на Виа-деи-Вольте и велела расшить кисет гербом Чезаре. Я ощутила себя в ловушке, пойманной в сеть, что связывала этих двоих. Нужно было бежать. С трудом поднявшись, я метнулась к двери. Рукав случайно задел горящую свечу и занялся пламенем. Я повернулась, чтобы прихлопнуть пламя свободной рукой, запуталась в юбках и упала.

Я не чувствовала никакой боли, когда мадонна, Анджела и все остальные бросились ко мне, чтобы поднять и вернуть на постель. Когда они перестали суетиться вокруг меня, взбивать подушки, поправлять красное бархатное покрывало, подрезать спаленный рукав, внизу спины возникла какая-то странная боль, тяжесть разлилась между бедер, нестерпимо захотелось помочиться. Принесли ночной горшок. Я подняла юбки и присела, поддерживаемая под мышками двумя дамами. За несколько секунд горшок переполнился, а турецкий ковер, на котором он стоял, намок.

– Отошли воды, – спокойно сказала я, будто совершенно не волновалась.

Начался переполох, мадонна отдавала приказы не хуже армейского начальника, и тут меня охватила боль. Казалось, словно чья-то рука проникла в утробу и выжимает матку, как апельсин. Вскоре хватка ослабла, дав мне возможность улыбнуться собственной фантазии, но повитуха, тонкогубая особа с огромными костлявыми ручищами, похожими на ржавые лопаты, объявила, что скоро мне будет не до улыбок. В свое время, нанимая эту женщину, мадонна заметила, что от добрых повитух нет никакого толка. Я удивилась, откуда она появилась так внезапно, и мне пришла в голову безумная идея, будто мадонна держала ее в шкафу, а теперь извлекла наружу, как чистую сорочку или смену постельного белья.

Меня переполняла энергия, которая никак не умещалась в теле, и я вышагивала в тесной комнатенке, натыкаясь на мебель, отмахиваясь от рук помощниц, крича мадонне, что мне нужен свежий воздух и если я не выйду из этих четырех обитых стен, то лопну, как гнилая дыня.

– Дыши глубоко, – велела повитуха, когда начались следующие схватки.

– Чем? Дымом? – крикнула я, складываясь пополам над низким стульчиком, чья спинка осталась у меня в руках. Я метнула ее в повитуху, но та ловко увернулась.

– Хорошо хоть отца здесь нет, – сказала она донне Лукреции, которая сунула мне в правую руку орлиный камень.

Позже я устала от боли в спине и ногах и снова легла на кровать. Наверное, я уснула, потому что когда открыла глаза, то увидела, что ковры с пола убраны, а в центре комнаты стоит приземистый родильный стульчик. Во сне я разговаривала с матерью. Та напомнила мне о петушиной голове. Над дверью в родильную комнату должна быть прибита петушиная голова, она отпугивает духов, только и ждущих, как бы украсть ребенка. Проснувшись, я обнаружила рядом с собой Анджелу – она промокала мне лоб и виски тканью, смоченной в розовой воде. Я схватила ее за кисть, и холодная вода полилась струйкой прямо мне в ухо, а когда я заговорила, то каждое слово звучало гулко:

– Мне нужна петушиная голова.

– Для чего?

– Это еврейский обычай, – пояснила Фидельма.

– В таком случае мы его соблюдать не станем, – заявила мадонна.

– Убери отсюда эту тощую корову, – попросила я Анджелу сквозь стиснутые зубы, поскольку снова накатила боль.

Все это время донна Лукреция не сводила с меня неподвижного задумчивого взгляда.

– Пошли кого-нибудь в кухню за петушиной головой, Анджела. Но все равно привяжем к ее левому бедру молитву к святой Маргарите. Мы должны сделать все возможное.

Мне стало спокойнее. Даже боль я начала переносить легче. Иногда часы летели, порой кое-как тащились. Когда мадонна сказала, что должна пойти пообедать, потому что сейчас у них с визитом находится имперский посланник с женой, я подумала, что она уже пропустила один обед, и от этой мысли разрыдалась, громко всхлипывая, вскоре мой плач перешел в стоны и крики от боли, которая разрывала внутренности и не давала дышать.