— Она помнила детдом. Она все помнила, представляете? С самого начала мы не смогли стать настоящей семьей. Саша росла послушной, училась прилежно. Я с ней занималась рисованием, потом она лепкой увлеклась. Я столько сил ей отдала. Но привязанности, тепла с ее стороны не было. Она всегда четко знала, что мы не родные ее папа и мама. Знаете, как это тяжко поначалу! А потом мы привыкли. Она окончила училище художественное и сразу от нас сбежала в Москву. Бросила нас.
— И что, не приезжала?
— Очень редко. За все эти годы — по пальцам пересчитать. И денег, помощи мы от нее никакой не видели.
— Не знаете, Саша не пыталась выяснить, кто ее настоящая мать?
— Не знаю. Может, и пыталась, но со мной этим не делилась. Хотя как это сейчас, через столько лет, установишь?
— У Саши был мужчина, с которым она жила вместе — некто Виктор Кравцов. Вы что-нибудь о нем знаете? Может, они вместе к вам приезжали?
— Спрашивали меня уже до вас. Нет, я не знаю никакого Кравцова, и с ним она к нам не приезжала. Лучше бы замуж вышла, а не путалась… Хотя что теперь говорить? Вы меня жестокосердной сочтете, но я вот что скажу: наболело у меня! Не стоит брать приемных детей, никому этого не посоветую, — Быкова поджала тонкие губы, морщины на ее лице обозначились резче. — Носишься с ними, заботишься, тратишь на них свое здоровье и время, а что в результате? Никакой отдачи. Чужая кровь есть чужая кровь. Нам еще повезло, что Саша тихая была, прилежная. А есть такие хулиганы — деньги у приемных родителей крадут, а другие вообще приемных убивают. Наша-то просто бросила нас. Уехала Москву покорять. И теперь вообще ее нет. Так хоть алименты можно было бы через суд потребовать, когда совсем старые, немощные станем, а теперь что? Сколько денег мы с мужем на нее потратили!
Быкова говорила все это просто и житейски, глубоко уверенная в жизненной правоте своих жестких сентенций. Она была совершенно лишена сантиментов.
— Саша интересовалась конкурсами красоты? — спросила Катя.
— Конкурсами красоты? — Быкова воззрилась на нее с недоумением. — А чего ей там делать? Она, конечно, не урод, но не бог весть какая красотка.
— А где находится детский дом, из которого вы брали девочку? — спросил Клавдий.
— На набережной. На Афанасия Никитина, — ответила Быкова. — Мы пошли туда с мужем, я сказала — возьмем ту, что поглянется и будет на нашу Незабудку похожа. А эта… Сашка-то выехала нам навстречу на велосипедике трехколесном. И не похожа она вовсе на мою доченьку была, а зацепила меня за сердце. Я думала — вот заживем опять счастливо все вместе. И на реку, на лед, я ее больше никогда не пущу. А она, Сашка-то, хоть и не дичилась нас, но детдом никогда не забывала и мамой меня почти до семи лет не звала. А потом и вообще, как подросла, слова «мама-папа» из своего словаря вычеркнула. Как жизнь-то с нами обходится? Плюет на наши надежды, а?
Катя долго не могла забыть
Она пожалела, что не захватила с собой фотографии из страшного дома у дороги, чтобы показать ей,
А потом Катя решила, что не стоит отвечать жестокостью на жестокость. Но это было уже после того, как они так и не нашли детдом на набережной Афанасия Никитина.
Глава 29
На реке
Да, следов детского дома на набережной они так и не обнаружили. Проехали всю набережную, застроенную старыми отреставрированными провинциальными особняками и новыми зданиями — и ничего.
Катя решила ехать в Тверское УВД — может, там помогут собрать информацию. Но там никто помогать не собирался. Замотанный до бесчувствия звонками дежурный нехотя согласился поискать в недрах розыска сотрудника, занимающегося делами несовершеннолетних. Тот, молодой, явно из «деловых», все посматривал на часы и бубнил нехотя: «Я не в курсе, вроде был детский дом прежде, но это
Катя привыкла к такому обращению — пофигизму. А вот Клавдий явно нервничал и все порывался вмешаться, но она мягко его удерживала — только без конфликтов!
Из УВД Катя позвонила полковнику Гущину, отчиталась: так и так. Что нам теперь делать? Ехать в городскую администрацию, в отдел соцзащиты, чтобы попытаться навести справки о старом детдоме?