Грехи и молитвы

— Я говорю об истинно верующих, о тех, кто способен отдать жизнь во имя Господа, — слова лились словно сами по себе, против воли молодого священника, разжигая в нем какое-то новое, доселе неизвестное чувство. — За свою, пусть и не слишком долгую жизнь, я повидал немало священников и повстречал еще больше прихожан. И поверь, Дарио, среди священников были те, кто днем носил церковную одежду, а по ночам тискал девок на конюшне. А среди прихожан были те, кто отдавал последние деньги, чтобы вскладчину купить лекарства для больного ребенка соседа. Никогда нельзя быть абсолютно уверенным в том, какое зло или какое добро скрывается в человеке, и этого вовсе можно не узнать, пока не пробьет его час показать свое истинное лицо.

Томас, наконец, умолк и глубоко выдохнул. Он сам не ожидал от себя такой пламенной речи и не был уверен, из каких глубин его сознания, души или сердца шли эти слова. Но он был рад тому, что выплюнул из себя весь яд, который копился в его душе многие годы.

Будучи священником прихода Градары, он повидал немало странствующих монахов, паломников и священников, которые заезжали в их края. И, так как растил его отец Бернард, маленький Томас был уверен в том, что любой человек, носящий святой сан, является таким же примером добродетели, что и его воспитатель.

Реальность разочаровала Томаса, едва ему минуло шестнадцать лет. В тот год, в Градару заехал священник из соседнего городка, который направлялся в Ватикан. Томас был счастлив познакомиться с кем-то еще, кто так же, как и он, посвятил свою жизнь служению, но радость встречи омрачил голос Астарота.

«От него смердит грехом», пробормотал голос, и в нутро Томаса словно закололи ледяные иголки.

«Что ты несешь», подумал Томас, «лживый демон! Это святой человек, а то, что тебе не по нутру все святое, я понял еще давно. Умолкни, прошу тебя, и дай мне насладиться беседой».

Астарот и в самом деле замолчал и не беспокоил Томаса до самого вечера. А засыпая, в голове молодого человека загрохотало властное: «Вставай! Вставай и иди на конюшню, и ты увидишь все сам!»

Томас пытался было игнорировать дьявольский шепот, но любопытство пересилило. Он натянул верхнюю одежду и ужом выскользнул из дома. А вокруг царили тишина и темнота — две правительницы деревенской идиллии, скупо освещенной полумесяцем в ночном звездном небе.

— Я только проверю — и тут же назад, — сказал себе Томас, направляясь к конюшне. Он не верил в то, что наговорил ему голос, но в силу возраста, хотел лично во всем убедиться, чтобы развеять сомнения и прижать демона к стенке. Ведь не могло же быть, чтобы святой отец оказался подлецом. Демоны всегда науськивают людей друг на друга, а потом питаются их страхом, болью, ненавистью и отвращением.

Вокруг конюшни царила такая же тишина, как и во всей округе. Томас было собрался разворачиваться и уходить, но голос властно приказал: «Войди внутрь.»

И, словно в ответ, откуда-то из черноты конюшни раздался полувсхлип.

Томас распахнул двери, и лунный свет ворвался внутрь, безжалостно освещая стоги сена, денники, темные головы лошадей и две тени на полу. Одна тень, большая и грузная, была сверху, прижимая маленькую к земле, словно пытаясь впитать ее в себя, поглотить без остатка. А маленькая тень тихо плакала, изредка опуская кулачок на спину большой тени, но большая тень давила и давила, не обращая никакого внимания на слабые удары.

Крик Томаса привлек внимание большой тени, и она повернулась к нему, обнажая лицо священника, который был в Градаре проездом. На лице его застыла хищная злоба зверя, а по лбу крупными каплями стекал пот.

— Как ты узнал? — прохрипел мужчина, и его секундное замешательство позволило тени маленькой вынырнуть из-под его тела и вылететь на улицу, а потом дальше и дальше, домой, к свету и спасению. Томас узнал ее по толстой светлой косе — то была дочь плотника, с которой он дружил с самого детства. Он успел заметить немногое: только лишь растрепанную косу да заплаканные глаза. А потом он повернулся к мужчине, который все так же оставался на земле, словно готовясь к прыжку.

— Меня направил Господь, — ответил Томас, и голос внутри радостно засмеялся. Но только молодой священник хотел продолжить молитвой, голос внутри резко оборвал его:

«Он не одержим, мальчик. Он просто грешен».

— Чего ты хочешь? — священник уже поднялся и в спешке отряхивал рясу. — Чего ты хочешь за молчание? Может, замолвить за тебя словечко в Ватикане? Или ты хочешь мой кошелек? Ну, не молчи! Не заставляй меня ждать!

Томас молча подошел к деннику, где стояла небольшая гнедая кобылка, и открыл его.

— Уезжай сейчас же.

Губы мужчины задрожали, и на секунду, Томасу почудилось, что Астарот ошибся, что этот человек все же одержим, потому что никогда раньше он не видел в глазах обыкновенного мужчины столько злобы, страха и похоти. А потом он посмотрел на него по-новому, не как святой отец прихода, но как обычный человек.