Грехи и молитвы

Голову Томаса прострелило такой болью, что он моментально проснулся и начал жадно хватать воздух, словно во сне он задыхался. К счастью, его пробуждение не разбудило Дарио — утомленный дорогой, мужчина спал как убитый. Томас, стараясь не шуметь, поднялся и отошел в сторону, сняв с седла флягу с водой.

В ту ночь они ночевали на дороге, примостившись под кроной раскидистого дерева. Летние ночи отдавали им остатки дневного тепла, но каждый день становилось чуть холоднее, и Томас знал, что скоро им придется заезжать на постоялые дворы. К счастью, до него не доносилось никаких вестей о священнике-убийце: видимо, люди списали убийство Луки на обычный грабеж с печальным исходом. Как бы то ни было, волнения Томаса немного улеглись, а Дарио, как мог, поднимал ему настроение и старался сохранять бодрость духа. Разумеется, впереди был Ареццо, позади — Белиал со своей сворой, но Томас старался не думать об этом, а наслаждаться дорогой и временным покоем. И вот теперь, после очередного тихого мирного дня — такая сильная головная боль. Интересно, что ее вызвало…

«Твоя мать мертва», Астарот решил не церемониться. «Она покончила с собой».

— Что ты сказал?! — голос Томаса прорезал ночную тишину. Где-то позади него заворочался Дарио, да всхрапнул Каштан.

«Я решил, что будет правильно сообщить тебе. Белиал спровоцировал ее. Он подсылал к ней ребенка, какую-то девочку, которая живет неподалеку от вас. Она каждую ночь рассказывала твоей матери, что ты убил человека. Неудивительно, что бедняга покончила с собой. Такое насилие не выдержит почти никто».

— Замолчи, — Томас обхватил руками голову, будто пытаясь скрыться от голоса, но голос был в нем, в его голове, и спасения не было. — Замолчи!

«Послушай, если бы мне было знакомо сожаление, я бы сказал, что мне жаль. Но я скажу, что теперь Белиал перестал играть, и нам нужно быть вдвойне осторожными. Сейчас под ударом может быть кто угодно, и даже твой дорогой Дарио, поэтому…

— Tace!!

Томас упал на землю. Краем глаза он видел, что Дарио поднялся и спешит к нему, но его не волновало, что подумает мужчина. Слезы застилали Томасу глаза и мешали говорить, но он, кашляя и захлебываясь, начал кричать:

— In nome di padre, figlio e spirito santo…

Он выкрикивал в ночь слова молитвы и кричал так, чтобы тому, кто всегда был внутри него, стало так же больно, как и самому Томасу. Он хотел, чтобы Астарот разделил его страдания, почувствовал то, что чувствовал сам Томас, и поэтому он продолжал читать «Отче Наш», чувствуя, как его внутренности загораются едким огнем.

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum!

— Сеньор? — Дарио обхватил его за плечи и слегка встряхнул. — Сеньор, что такое? Что случилось? Почему вы плачете? Ответьте мне, молю вас!

Он был напуган, но Томасу не было дела до этого. Его матушка, его дорогая любимая матушка умерла, и она умерла по его вине, потому что он оставил ее.

«Не глупи!» Голос в голове огрел его, точно хлыст. «Ты думал, твоя молитва что-то мне сделает? Не спорю, было неприятно, но не более! Послушай меня, мальчик — ты ничего не мог сделать, и это была не твоя вина. Отправь письмо в Градару, отошли им денег на похороны, узнай у соседей подробности. Займи свой разум, пока он не уничтожил сам себя. Встань и утри слезы. Твой отец таким не был».

Слова Астарота отрезвили Томаса. Дрожащей рукой он вытер слезы на щеках и впервые посмотрел в глаза Дарио. Мужчина глядел на него с испугом, точно боялся, что Томас вдруг обернется демоном и кинется на него.

— Моя мать мертва, Дарио, — ломким голосом сказал Томас. — Пойдем разыщем постоялый двор. Мне нужно отправить письмо.

Глава 13. Падшие ангелы

Пока Томас оплакивал погибшую мать, Карл Марино изо всех сил гнал лошадь вперед, к Ареццо. Священник почти не отдыхал и спал урывками, не в силах расслабиться ни на секунду. Единственное, что останавливало его от того, чтобы скакать сутки напролет — боязнь загнать лошадь. И теперь, он снова делал вынужденную остановку в какой-то безымянной деревушке.

Карл торопливо спешился и направился к ближайшему дому, откуда уже выглядывали несколько любопытных.

— Доброго дня, — поприветствовал он их, отмечая страх и неприязнь на их лицах.

— И вам того же, — глухим голосом отозвался мужчина с густой бородой, явно отец семейства, которое жалось к нему.

— Я могу просить вас о ночлеге? Или может, у вас есть церковь, где я мог бы…

— Вы священник, сеньор? — вдруг спросил мужчина. Его вопрос почему-то заставил Карла напрячься.

— Да, я священник архиепархии Флоренции, — ответил Карл как можно более спокойным тоном. — Но я не понимаю…

— Уходите, — мужчина стиснул зубы и посмотрел на него с нескрываемым гневом.

Это заставило Карла невольно отшатнуться. Он впервые столкнулся с такой неприкрытой ненавистью, направленной к нему за что? За то, что он служил Господу?

— Я не понимаю, — Карл действительно не понимал, в чем дело. — Сеньор, что происходит?