Грехи и погрешности

Леа работала медсестрой. Она была родом из Южной Америки. Приехала в Испанию, как и он, добровольцем. То ли из Аргентины, то ль из Уругвая. А может, ещё откуда. Это было совсем-совсем не важно. Важно то, что любовь – сильная, горячая, умопомрачительная и сумасшедшая – вспыхнула словно факел. Стоило только встретиться их глазам.

Куда деваться – и на войне надо как-то устраиваться. Вот и молодожёны прожили целых два года. Самых, наверное, счастливых. На окраине городка в комнате, сдаваемой за гроши подслеповатой старухой. В доме, окружённом великолепным садом. Ах, какие там росли груши и абрикосы! А яблоки! Такой кандили Павлик не видел больше нигде и никогда.

Мария, их дочь, родилась через год. Маленькое папино солнышко. Миниатюрная копия Павлика.

А ещё через год в здание госпиталя, где в то время как раз дежурила Леа, угодила бомба. Старый одноэтажный дом, построенный в незапамятные времена на века, устоял. Обрушился только самый дальний, если смотреть от ворот, угол. Тот самый, за которым находилась сестринская…

Леа. Она пела эту легкомысленную песенку в тот самый день, когда в Астурии выпал снег. Пела весело, расчищая дорожку. Пела и потом, над кроваткой дочери. Но уже нежно и чересчур, как тогда казалось Павлу, проникновенно. Так, что Машка, сладко зевнув – это обязательно, – тут же засыпала…

Парамарибо, Монтевидео…

Павел вернулся из Испании с годовалой дочерью на руках. Пока он воевал – с финнами, потом с немцами, японцами, позже – в Корее, Машу воспитывали его родители. Слава богу, их город всегда оставался в глубоком тылу.

А он? Он так никогда больше и не женился. Нет, попытки завести семью были. Три или четыре. Вот только накануне так ни разу и не состоявшейся свадьбы, перед глазами вставала она. Леа. В застиранной армейской куртке поверх белого халата. В лёгких тряпочных туфельках посреди бесконечных снежных просторов.

Парамарибо, Монтевидео…

Мария, будучи девчонкой, отдалённо чем-то походила на мать, но выросла рослой и крепкой. Воздвиженская порода. В её детях, а потом и внуках Павел Александрович тщетно пытался отыскать внешнее сходство с Леей. Его просто не было… Может, и самой Леи никогда не было? Может, ему всё почудилось? Приснилось, показалось, привиделось? Может, сошёл с ума? Сбрендил от одиночества?

Если бы!

А потом на свет появилась Даша. И всё немедленно изменилось.

Всё вернулось. Только боль ушла.

Почти.

Парамарибо…

– Ты, дед, не обращай на них внимания, – говорила Даша, разливая чай по чашкам. Потом уселась напротив Саныча и, взяв из вазочки мармеладинку, закинула её в рот. – Я на твоей стороне. Какая тебе разница, что они говорят?

– Да, в общем-то, никакой, – пожал плечами Саныч, поднял чашку и улыбнулся правнучке, отчего белая щёточка усов встала дыбом. – Мне, Дашут, уже давным-давно всё равно, что думают и говорят окружающие. Да, кстати! Лопату-то пономарёвскую я сегодня опробовал.

– Ну и как? – без тени иронии спросила Даша.

– Отличный инструмент. Главное – своевременный. Снегу-то навалило, а?

– Да уж! Везёт тебе!

Даша допила чай и встала из-за стола.

– Ладно, дед, я побежала. Через десять минут последний троллейбус пойдёт. Опоздаю, придётся такси вызывать.

– Так может, тебе денег дать?

– Не, дед. Не надо, – отмахнулась девушка. – Учусь жить по средствам.

– Смотри-ка ты, умница какая! – восхитился Саныч. Он поднялся вслед за правнучкой, прошёл за ней в прихожую. – Что ж, тогда, Дашут, не смею задерживать. Кстати, это…

– Что? – Даша, застегнув молнии на сапожках, распрямилась. – Ну, дед, быстрее! Время!

– Так это… перед тобой Счастливцев звонил, в субботу на новоселье звал. Сходишь со мною?

– Счастливцев? – округлила глаза Даша. – Тот самый? Нормально. В субботу, говоришь?

– Ага, – кивнул Саныч. – К пяти, Дашут.

– Замётано, дед. Ладно, пока! – Даша, чмокнув Саныча в щёку, распахнула входную дверь. – Запереться не забудь!

Часы на башне пробили десять.

Саныч подошёл к окну. Снова шёл снег. Густой. Хлопьями. К утру навалит столько, что за час не разгребёшь. Придётся в пять выходить.

Вот интересно, куда подевался дворник? Надо в домоуправление, что ль, зайти. Поинтересоваться. Умрёшь вот так вот, а снег и тот некому расчистить… Ух, ты. Нет, ты посмотри только – лёгок на помине.

На дорожке перед домом, под самым фонарём появился человек в красной куртке. С метлой и лопатой. Метлу прислонил к столбу, лопату взял наперевес. Правда, не слишком уверенно и как-то криво, что ли? И снегу загрёб чересчур.

Он же её сломает через пять метров! Эх, дети вы! Всему-то вас учить надо.

Саныч вышел в прихожую, оделся, сунул ноги в валенки, взял из угла вчерашний дар градоначальника и вышел из квартиры. Заперев за собой дверь, положил ключи в карман бушлата, застегнул клапан на пуговицу и, на ходу надевая рукавицы, пошёл вниз по лестнице.

Дворник меж тем приноровился. Лопату больше не перегружал. Работал легко и, было видно, не без желания.

Э, да он такими темпами всю дорожку за час вычистит!