Грехи и погрешности

Обычно девочек в японских семьях с раннего детства воспитывают быть хозяйками – учат рукоделию, житейским премудростям и показной скромности, чтобы, выйдя – однажды и на всю жизнь – замуж, те не позорили фамильную честь безыскусно приготовленной соба, неаккуратно заштопанным кимоно или полным отсутствием ночного искусства. Однако с Ацуко никто особо заниматься не хотел. То ли из-за ее совершенно не национального характера, когда, презрев все известные приличия, несносная девчонка во время обеда могла засыпать взрослых кучей неделикатных вопросов. Или, может, из-за странной внешности. Ацуко совсем не походила ни на мать, ни на уважаемого своего батюшку – была не по годам высока ростом, светла волосом и кругла глазами. Короче, с каждым новым прожитым годом она всё больше напоминала обликом бывшего их соседа, вице-консула Российской Империи в Фукусиме, нежели отпрыска древней самурайской династии, вызывая в последнем горькие, но все ж деликатные вздохи разочарования, а в вечно печальных глазах матери плохо скрываемую тоску по ушедшей молодости.

Как бы то ни было, Ацуко проводила больше времени вне стен собственного дома, нежели за ними, не вызывая при этом ни родительского гнева, ни нареканий ворчливой старухи – ее родной (родной ли?) бабки. Впрочем, в школе, куда по новомодному правилу было принято определять сейчас не только мальчиков, Ацуко успевала почти по всем предметам. Хокку слагала безупречно, счет освоила тоже неплохо, гимнастика при таких-то физических данных вообще давалась с легкостью, даже русская грамматика – плохо ли, но и с жившими по соседству прежними владельцами острова надо было как-то общаться – подчинялась девушке более или менее охотно. Беда была только одна. Домоводство. Как ни старалась бедная девочка, при всем своем неуемном желании не могла она толком ни мисо заварить, ни в оби без проблем завернуться.

Другие девочки над Ацуко вечно подшучивали. Недобро. И не в глаза, конечно. Кому охота лишиться зуба или щеголять неделю с «фонарем» на скуле? В отсутствии ж объекта сплетен говори что хочешь. Нда… Звали ее и «белой обезьяной» – за цвет волос, и «пожарной пагодой» – за рост, и даже «идзин» (другой человек), что было совсем уж обидно. Естественно, Ацуко прекрасно знала, что за спиной шушукаются и, может, даже распускают мерзкие сплетни, но, как известно, не пойман – не вор. Потому переломанных носов и выбитых скул после встречи с ее тяжелым кулаком было не так и много, как разносит вечно все искажающая молва.

Несмотря на трудности, образование Ацуко получила неплохое. Правда, близкими подругами так и не обзавелась, но это не такое уж большое горе. При этаком-то характере. Кстати, он – характер – к совершеннолетию смягчился здорово. Годы вынужденного одиночества научили радоваться и миру внутреннему, вовсе не бедному. Пусть то в противовес бесцельному созерцанию окружающих несовершенств…

Любовь, словно цунами, нактила внезапно. Из-за гор. Из русского села с японским названием. Из Наяси.

Любовь звали – Рёша.

Не Рёша, конечно, а Лёша. Алексей. Просто у японцев с буквой «л» – факт общеизвестный – проблема. Чисто фонетическая, но иногда мешающая. Да и ладно.

Лёша.

Алексей был здоровенным улыбчивым парнем.

Он шел твердой размашистой походкой, скрипя на всю улицу невиданных размеров черными сапожищами с собранными в гармошку голенищами, глазел с нескрываемым интересом на бесшумно шныряющих в обоих направлениях нынешних хозяев Сахалина и беспрестанно удивлялся, как такая «шантрапа» сумела одолеть и вымести с острова власть его дюжих соплеменников.

Ацуко, посланная матерью за солью, столкнулась с парнем, выходя из лавки. Точнее, это Лёша, не имеющей полезной привычки смотреть туда, куда идет, сам на нее налетел. Окажись на месте Ацуко какая-нибудь бывшая ее одноклассница, без травм дело бы не обошлось, наша же невеста на выданье лишь слегка попятилась в сторону, несильно стукнувшись о стену дома. Не дал ей упасть и сам Алексей, молниеносно среагировав и успев-таки схватить девушку за руку.

– Смотрреть, куда ходить, идзин! – громко крикнула Ацуко неуклюжему гиганту на его родном языке, пусть немного исковерканном. Русских она кроме того давнего знакомого – вице-консула из Фукусимы – и не видела, но безошибочно догадалась, что великан как раз их роду-племени.

– Да я это… – пролепетал Лёша, отпустил ее руку и, стянув картуз, взлохматил декорированный позолоченными локонами затылок. Ясное дело, сконфузился. – Прости сердешно, барышня. Случайно вышло… А ты, гляжу, сама-то не наших будешь? Меня, к слову, Лексеем звать. А тебя?

– Ацуко, – прошептала девушка.

Легко поклонилась, покраснела. И опустила глаза.

«Рексей» ей понравился с первого взгляда. Вот только признаться в этом себе сразу она не могла. Из достойной семьи, а как же.

Лёша только присвистнул.

– Ну ничё-се! Ацуко? Да и плевать. По-нашему, Аська получается. Настасья. Япона мать! А так ведь сразу и не скажешь… Слушай, а тебе тут, – Алексей обвел глазами прохожее народонаселение, – среди этого народца точно не скучно? Я б…