Грехи отцов наших и другие рассказы

Он так и видел, как в ее мозгу формируется ответ: «Конечно. Почему бы и нет?» Он проследил его движение к губам. Ответ был уже так близко, что притягивал кровь в его жилах, как Луна – воды океанов. Но в последний момент мысль свернула в сторону. Кэйтлин мотнула головой – не столько отказываясь, сколько удивляясь себе. Но улыбнулась. Правда, улыбнулась.

– Уж очень ты торопишься, Сол.

* * *

Дело не в скорости. Если ни на что не налетать, скорость – это просто скорость: можно двигаться со скоростью света и пребывать в невесомости. Его плющит ускорение. Изменение. С каждой секундой он движется на шестьдесят восемь метров в секунду быстрее, чем секунду назад. А то и больше. Похоже, больше.

Вообще-то и ускорение не проблема. Корабли на первых химических ракетах могли разгоняться на пятнадцати, а то и двадцати g. Мощности всегда хватает. Проблема в эффективности двигателя. В отношении тяги к массе, когда бо́льшая часть твоей массы – топливо, уходящее на развитие тяги. Долю секунды тело может выдержать ускорение больше ста g – и выжить. Соломона убивает продолжительность ускорения. Оно длится уже не первый час.

Пошли аварийные отключения. Если начнет перегреваться реактор или магнитная ловушка, двигатель вырубится. Предусмотрены отключения при разных типах аварий, но пока все работает. Все в полном порядке. То-то и плохо, это его и убивает.

На панели есть и ручное отключение. На иконке изображена большая красная кнопка. Только коснуться ее, и все в порядке. Но до нее не достать. Радость ушла без следа. Вместо восторга – паника и нарастающая, сокрушительная боль. Если бы дотянуться до панели! Или пусть что-нибудь, хоть что-нибудь откажет.

Ни одного отказа. Соломон борется за каждый вдох, дышит так, как показывал инструктор спасательной службы. Если потеряет сознание – больше не вернется, а на краю зрения уже наползают темные пятна. Если не найти выхода, он здесь и умрет. В этом кресле, с прикованными руками и сползающим с головы скальпом. В кармане ручной терминал – давит так, словно в бедро норовят воткнуть тупой нож. Соломон пытается вспомнить массу ручного терминала. Не получается. Он тянет в себя воздух.

Ручной терминал! Если дотянуться до него, если достать, можно послать сигнал Кэйтлин. Может, она выйдет на дистанционное управление и отключит двигатель. Рука, лежащая на животе, тяжело продавливает брюшину. Зато от руки до кармана всего несколько сантиметров. Соломон толкает так, что трещат кости и сдвигается сустав в запястье. Трение о предохранительный ремень сдирает кожу, и кровь, словно испугавшись чего-то, спешит к сиденью, но рука движется. Еще толчок, немного ближе. Кровь работает смазкой. Трение становится меньше. Рука ползет дальше. Минута за минутой. Ноготь касается твердого пластика. Все получится!

Мощность и эффективность, думает Соломон и, вопреки всему, на миг поддается гордости. Он это сделал. Чудесная парочка.

Сухожилия пальцев ноют, но он отталкивает ткань кармана. Чувствует, как ручной терминал выползает наружу, но не видит, потому что головы не поднять.

* * *

Через три года после первого знакомства Кэйтлин пришла к дверям его норы в три часа ночи: плачущая, испуганная и трезвая. Такого Соломон от нее не ожидал – а ведь он проводил немало времени в ее обществе. Любовниками они стали месяцев через семь после первой встречи. Любовники – это его слово. Кэйтлин таких не любила. У нее все получалось грубовато и попросту. Такой она и была. Никогда не позволяла себе искренности до конца. Соломон видел в этом эмоциональную защиту. Способ сдержать страх и забыть о тревожности. Он не возражал, лишь бы она иногда проводила ночи в его постели. Впрочем, если бы перестала, он бы огорчился, но тоже пережил. Ему нравилась усмешка, с которой Кэйтлин смотрела на мир. Как уверенно держалась – тем более, что уверенность была поддельной. Словом, ему нравилось, что она такая, как есть. Так было проще.

Ее контракт дважды автоматически продлевался – Кэйтлин не использовала возможность его прервать. Когда Соломону предложили пост в группе функционального магнетизма, он среди прочего обдумывал, не разделит ли их нехватка времени. Они оба не заводили романтических связей с другими сотрудниками центра. Все словно бы признали, что они принадлежат друг другу, хотя их не связывали обещания. Соломон сказал бы, что оба они моногамны де-факто. Он бы наверняка обиделся и счел предательством, вздумай она переспать с другим, и предполагал, что она думает так же.

Но секс и дружба, доставляя немало удовольствия, не предполагали серьезной уязвимости. Поэтому Соломон удивился.

– Слышал? – спросила она. Голос ее был хриплым и срывался. Слезы текли по щекам, уголки губ загибались вниз.