Грехи царя Омара

Тимур наклонился к ней. Его горячее дыхание обожгло ее, а потом он начал покусывать нежную кожу ее груди, и она едва не взлетела на вершину блаженства. У нее подкосились ноги, но он удержал ее, и она осталась рядом.

– Я хочу ощутить твой вкус.

Они слились в страстном поцелуе, и его язык ласкал ее теперь бесстыдно и жадно. Его руки играли с ее грудью, мяли ее, нежно касались и не отпускали ни на минуту. Он наслаждался их тяжестью.

Он опустился ниже, и она вспыхнула от двух противоположных ощущений. Так горячо. И вновь так холодно. Когда его пальцы скользнули по ее бедру, она ощутила жар.

– Я хочу ласкать тебя… Позволь мне это, моя красавица.

– Тебе позволено все.

Эти слова зажгли его. Руки Тимура, только что нежно гладившие ее, стали теперь уже жадными. Он боялся причинить ей боль, но не мог сдержаться. Эта девушка принадлежала ему всегда. И будет всегда принадлежать ему так, как сейчас…

Тимур следил за малейшим ее движением и видел, что она тает от ответного желания.

– О любимый, – застонала она, прильнув к нему губами.

– Да, моя прекрасная, да… – прошептал Тимур, и уже через мгновение она почувствовала, что соединилась с ним.

Он не отпускал ее ни на секунду: София обвила ногами его талию и начала двигаться в такт ему. Ее захлестывали жгучие волны наслаждения, и она могла лишь простонать в тот момент, когда огненная волна накрыла ее целиком. Через несколько мгновений к ней присоединился и Тимур.

– Я буду с тобой всегда, моя мечта, моя любовь… – услышала София его тихий голос. Этих простых слов хватило, чтобы новая обжигающая волна опять оглушила ее.

Макама двенадцатая

Жаркий день объял столицу страны Ал-Лат. В полуденном мареве исчезли границы между небом и землей, с белесого неба на мир лилось огненное дыхание солнца. Но в царском саду было зелено и куда прохладнее, чем за его стенами. Бесчисленные фонтанчики разбивали прозрачную гладь крошечных прудов, в которых шевелили плавниками огромные красные рыбины. Дорожки между деревьями золотились мелким песком, а в ветвях, невидимые глазу, пели птицы.

Мансур и Саид готовились к схватке. Это был обычный учебный бой на мечах. Сегодня наставник захотел показать владыке, каких поразительных успехов добились его ученики. Но царь Омар, отговорившись делами, удалился в коридоры дивана, а царица Амани, которая, к слову, ни за какие богатства мира не пропустила бы мига победы своего сына, с удовольствием восседала сейчас в тени акации.

Уже не раз мысленно она возвращалась к недавнему разговору с сыном. Вернее будет сказать, что он просто не выходил у нее из головы. Да, мальчик прав в своих опасениях – из братьев, особенно старшего, Саида, вырос достойный соперник. Страшный еще и потому, что сын Ясмин, похоже, вовсе не помышлял о троне. Он был готов к защите царевича Мансура – его, собственно, и воспитали телохранителем. Но если среди противников царя найдется изворотливый шпион или хитрый интриган… О, тогда сила, ловкость и небольшой ум Саида превратятся из щита для царевича Мансура в меч для него. И потому судьба старшего сына наложницы была решена.

Но решить – это так мало… Важно еще выполнить задуманное. И только этим утром, утром будущего торжества царевича, Амани вспомнила о старом кошеле, по-прежнему лежавшем в черном сундуке царицы. Вместе с одеянием, которое было на Амани в ту ночь, когда царица Хаят умерла. (Даже про себя Амани не могла произнести слов: «когда я отравила царицу…»). Никогда более не надевала дочь визиря тех одежд, а потому никто и пальцем не касался щедро вышитого кушака с пришитым к нему кошелем. В котором должен был по-прежнему лежать заветный флакон с зельем, дарующим сон. Иногда сон вечный.

Так оно и оказалось. И кушак был на месте, и кошель. И в кошеле все еще хранились кольца, которые тем вечером сняла будущая царица Амани, и… синий флакон. Царица подняла его к свету и увидела, что зелье все еще там, что почти два десятка лет не смогли уничтожить коварный напиток.

«Ну что ж, Саид, сын наложницы… Знай, что я не питаю к тебе злых чувств. Но у царя должен остаться только один наследник. И это не ты…»

Но как подать юноше чашу с ядом? Недостойно же будет самой царице поднести чашу с напитком, пусть даже и царскому сыну. Но решение нашлось мгновенно. Весь дворец знал, что после схваток на мечах, будь то жаркий день или прохладный, царевич освежается спелыми сочными фруктами. А вот Саид, его постоянный партнер в каждом учебном бою, пьет сладкий шербет.

«Да будет так! Миг торжества моего сына станет последним мигом твоей жизни, мальчик… И да хранит Аллах милосердный твою матушку, сегодня я все же отберу у нее то, что когда-то сама, неразумная, ей подарила!»