Грехи в наследство

— Даже если так, что в том плохого? Если учесть, какую злобу разжигают против нас на митингах, мы должны быть благодарны крестьянам за их доброту.

— Чем одарила?

— Дала две льняные простыни и фарфоровую пастушку.

— Свою любимую? Из коллекции?! — ахнула Лили.

— Какие глупости ты болтаешь! — Варвара Федоровна нахмурилась. — Это была всего лишь красивая безделушка.

— Тебе, наверное, не легко было с ней расстаться…

— А легко, зарезав овцу, оторвать у своих детей кусок и принести нам? Мы ведь им чужие! А в стране, не забывай, голод.

Лили тихонько, так, чтобы не услышала мама, вздохнула. Все правильно. Кладовая пуста. Пусты и огромные кухонные шкафы для провианта. И лари для муки тоже пусты. Лили сглотнула набежавшую слюну. Хлеба давно уже нет. Она даже вкус его давно забыла… На одну короткую минутку стало грустно, но долго печалится она не умела. Задорно тряхнув головой, отгоняя черные мысли, и, подхватив лампадку, опрометью понеслась к двери. Керосина, как и хлеба, давно не было в помине. Сначала они с мамой обходились свечами из люстр и подсвечников, но постепенно и они кончились. Сидели при лучине, но потом Лили обнаружила в шкафу запасы деревянного масла для лампад и придумала освещать комнату ими. Лампады много света не давали, но зато были изготовлены из разноцветного стекла. Лили, несмотря на протесты разумной мамы, всегда зажигала несколько штук одновременно, и сразу возникало ощущение праздника. Красные, лиловые и зеленые огоньки весело расцвечивали унылый мрак, в комнате становилось уютно, а на сердце опускалось умиротворение.

— Осторожнее, не споткнись в темноте, — крикнула ей вдогонку Варвара Федоровна, но дочь в ответ только хихикнула.

Как можно оступиться, если она здесь каждую половицу знает?

Назад девочка вернулась с супницей и огромным людом под мышкой.

— Не урони, — только и успела вымолвить мать, как Лили бухнула супницу на стол и весело объявила:

— Блюдо взяла самое лучшее. Из парадного сервиза.

Пока Варвара Федоровна осторожно переливала содержимое кастрюли в супницу, дочь нетерпеливо вертелась рядом.

— И правда чудесно пахнет. Настоящим мясом, — восторженно заметила она, принюхиваясь к поднимающемуся пару.

Мать продолжала сосредоточенно орудовать половником, не обращая на нее внимания.

— А на блюдо что класть? Тоже мясо?

— Лепешки.

— Опять?! Терпеть их не могу. Они шершавые и все время в горле застревают. Будто опилки с песком жуешь, — фыркнула Лили.

Варвара Федоровна была с ней полностью согласна. Обвяленные в отрубях кособокие лепешки из картофельных очистков действительно нельзя было назвать лакомством, но поощрять брюзжание дочери она тоже не собиралась. Подхватив супницу, строго приказала:

— Бери блюдо и марш за мной. Отец уже заждался.

Войдя в столовую, Варвара Федоровна обежала комнату быстрым взглядом. Все знакомо до мелочей. Ноги привычно утопают в коврах, над старинными пузатыми комодами тускло поблескивают в полутьме зеркала, в корках стоит посуда и фарфоровые безделушки. Со стен глядят фамильные портреты, но даже эти родные лица уже здесь чужие… Этот дом больше не принадлежит их семье. Дворец заняли под больницу, они живут во флигеле. Пока.

«Нет, не так я мечтала встретить своего мужа после долгой разлуки», — горько подумала Варвара Федоровна, машинальным жестом тронула прическу и улыбнулась сидящему за столом мужу.

— Скучаешь?

— Нет. Просто не верится, что домой вернулся.

— Где ты был все это время? Последняя весточка от тебя пришла в январе семнадцатого… А потом?

— Долго рассказывать, но там не было ни вышитых скатертей, ни сервизов, — с неохотой отозвался он, и Варвара Федоровна вдруг с болью заметила, как изменился муж.

Он остался по-прежнему строен (в их роду все мужчины были поджарыми) и спину держал прямо, и плечи по-военному развернуты, а вот лицо стало другим. Осунувшееся, с холодным взглядом, с жесткими, незнакомыми ей морщинками в уголках рта. Даже сюртук, в который он переоделся утром, выглядел как с чужого плеча. Почувствовав ее смятение, он мягко улыбнулся:

— В моей жизни не происходило ничего такого, о чем хотелось бы говорить. Расскажи, как вы тут живете.

— Ужасно! — выпалила Лили. — Они в нашем доме устроили больницу! Мебель свалили в дальних комнатах, а на ее место расставили кровати. Представляешь? И в парке все переломали! В скульптуры солдаты из винтовок палили, я видела. И памятные плиты прикладами разбили. Варвары!

— Не слушай ее. Все это не имеет значения. Отлично мы живем, — перебила дочь Варвара Федоровна и успокаивающе улыбнулась помрачневшему мужу.

— Не обижают?

— Кто? Крестьяне? Нет, конечно. Продуктами помогают. Раньше больше несли, сейчас меньше. Голод. И волисполкома конечно боятся. Их можно понять, теперь это наша местная власть.

— И что волисполком?

— Принял меры. Узнали, что крестьяне к нам ходят, и провели работу среди мужиков. Собрали, припугнули и приказали прекратить сношение с «чуждым элементом». Тем, кто попытался возразить, пригрозили зачислить в контрреволюционеры.

— Послушались?